Флигель-рота

О кампании 1805 года и битве при Аустерлице

Введение

Кампания Наполеона 1805-го года – одна из самых красивых в его полководческом пути, да пожалуй, и во всей истории военного искусства. Ульмский манёвр - классический образец его стратегии, Аустерлицкая битва – самая яркая и триумфальная из множества побед Наполеона, высочайший взлёт его полководческого гения. 70-ти дневная кампания увенчанная генеральным сражением повергла в ужал противников Первой Империи, третья коалиция практически была уничтожена. Австрия запросила мира, на любых самых унизительных условиях, Пруссия готова была отказаться от своих обязательств перед союзниками, заклятый враг Франции британский премьер-министр Уильям Питт умер от огорчения. Священная Римская империя германской нации прекратила своё существование. На многие годы вперёд определился политический процесс в Европе. Для России, Аустерлиц также стал определяющим историю событием  на целое последующее десятилетие. Отныне юный российский император был обуян единственным стремлением – «спасти Европу» от Наполеона, а на самом деле желанием превзойти безродного корсиканца и отомстить ему за невиданное унижение.

В истории русской армии Аустерлицкий разгром  стал знаковым событием, нарицательным, таким же, как Нарвская «конфузия» и более поздняя Крымская катастрофа.  Жестокий урок, преподанный высококлассным противником, отрезвил «золотую военную молодёжь» и самого Александра, заставив начать процесс переустройсва армии на более современных  принципах.

Однако в кампанию 1805-го года не только французская армия показала образцы высокого военного искусства, но и русская армия продемонстрировала свои самые лучшие качества. Отступление армии Кутузова от Баварской границы блестящий пример героизма русских солдат и стратегического искусства полководца, ярчайшего представителя русской национальной военной школы. 

Даже Наполеон признавал, что: «русская армия 1805-го года была лучшей из всех выставленных когда-либо против меня. Эта армия никогда не проиграла бы Бородинского сражения…». Вот только знаем мы об этой армии до обидного мало, за прошедшие столетия у нас в стране не было создано ни одного фундаментального труда, посвящённого этому эпохальному событию. Опубликованные мемуарные источники российских участников сражения, в отличии от французской стороны, также не радуют изобилием. 

 Воспоминания же нижних чинов русской армии за всю эпоху антинаполеоновских войн настолько редки, что их можно пересчитать по пальцам. Среди них особо выделяются рассказы Ильи Осиповича Попадичева, охватывающие почти 30-ти летний период его военной службы, и 40-ка летний этап жизни после отставки.

Один из рассказов Попадичева и был посвящён событиям заграничного похода русской армии в 1805-м году и битве при Аустерлице. Вот как он звучал в изложении записавшего его неизвестного русского офицера.

ВОЙНА 1805-ГО ГОДА

ЗАГРАНИЧНЫЙ ПОХОД РУССКОЙ АРМИИ

«В городе Прилуках получен был приказ приготовиться к походу опять под француза. На этот раз, весь полк в 3-х батальонном составе должен был идти за границу. Нашим полком в это время командовал Фёдор Борисович Штрик».

Генерал-майор Фёдор Борисович фон Штрик, происходил из лифляндских дворян, от роду ему в 1805-м году было около 42-х лет. В службу поступил 28-го февраля 1784-го года старшим адъютантом в штаб генерал-поручика Ангальта. 28-го июня 1787-го года произведён секунд-майором в 3-й батальон Эстляндского егерского корпуса, в составе которого принял участие в войне против шведов.

В 1789-м году за отличие в Первом Роченсальмском морском сражении произведён в премьер-майоры, со старшинством от 13-го августа.  

В 1790-м году 28-го июня во Втором Роченсальмском морском сражении был захвачен на галере в плен, где и находился до заключения мира, освобождён 1-го сентября. 

В 1792-м году участвовал в войне с Речью Посполитой, сражался с польско-литовскими войсками 23-го июня при Зельви, 25-го июня при фольварке Пощучини, 12-го июля под Брестом.

В 1794-м году участвовал в подавлении восстания Т.Костюшко на территории Великого Княжества Литовского. 6-го июня в бою под местечком Барун. 8-го, 9-го и 31-го июля в штурмах столицы княжества - г.Вильны. За отличие в этих боях награждён 15-го сентября Орденом Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени.

22-го сентября 1795-го года переведён в Санкт-Петербургский гренадерский полк,  8-го октября 1797-го года произведён в подполковники, а 18-го октября 1798-го года  - в полковники.

В 1799-м году участвовал в Голландской экспедиции российского корпуса под командой генерала Германа. Сражался 6-го сентября под Кастрикумом, а 8-о сентября под Бергеном, где  был ранен картечью в правую ногу, и попал в плен. 15-го октября 1799-го года был исключён со службы, как без вести пропавший в сражении. 25-го декабря того же года был вновь определён в тот же полк.

25-го января 1800-го года был уволен со службы за ранами, с производством  в генерал-майоры. 9-го февраля 1801-го года вновь принят на службу с причислением по армии. 

В 1802-м году по высочайшему приказу, отданному 7-го сентября, назначен с 11-го октября шефом Бутырского мушкетёрского полка.

Участвовал со своим полком в кампании 1805-го года, в сражениях при Кремсе и Аустерлице, где попал в плен.

Скончался в 1808-м году.

Приказ о выступлении в заграничный поход Бутырский полк получил летом 1805-го года. 50-ти тысячная группировка российских войск, в которую вошёл и Бутырский полк, сосредоточилась в июле месяце у Радзивилова. Командование Подольской армией было вручено М.И.Кутузову, который для получения приказаний отправился тогда в Санкт-Петербург. Лишь 9-го августа он получил от Венского двора повеление двинуться в поход к Баварской границе на соединение с австрийскими войсками.

«Обоз артельный и полковой мы оставили на месте стоянки в г.Прилуках; при батальонах следовали одни сухарные фуры и патронные ящики. На каждую роту было по одной сухарной фуре и по одному патронному ящику. По 60-ти патронов было в суме у каждого и по 40 в ящиках – всего по 100 на человека. Палаточные фуры остались на квартирах; по примеру италийской кампании, мы их не брали. Ротные котлы оставили также в квартирах, а дорогой располагались по жилищам, а иногда варили пищу в манерках.

Сперва отряд был небольшой. Не помню, в каком местечке вступили мы в австрийские границы, знаю только, что то местечко было богатое, здесь  мы вошли в Галицию и продолжали поход по Венгрии».

Передовые полки Подольской армии, разделённой на 6 колонн, начали переходить ав-стрийскую границу 13-го августа, возможно у г. Броды. Бутырский полк попал в 3-ю колонну генерал-лейтенанта Д.С.Дохтурова, состоявшую, кроме него из: Мариупольского гусарского полка, 3-х батальонов Московского мушкетёрского полка, 1-го батальона 8-го егерского полка, 2-х рот пешей артиллерии, ½ понтонной роты. Всего 6948 строевых чинов. 

«Перейдя горы в г.Пресбурге вышли на Дунай и, следуя левым берегом по реке, вступили в самые австрийские границы. Здесь наш отряд увеличился и мы поступили под команду генерала Розенберга».

Попадичев явно ошибается, путая поход 1798-го года корпуса Розенберга, с походом Подольской армии 1805-го года, в котором  этого генерала, конечно же, не было. Может быть, он имел в виду Кутузова.

Маршрут, предписанный российским войскам Веной, пролегал через города: Тешен, Брюнн, Кремс и Браунау. Кутузов пересёк австрийскую границу лишь в ночь с1-го на 2-ое сентября, а догнал свою армию под Тешеном 9-го сентября.

 В это время выяснилось, что фактический командующий австрийской Дунайской армией, фельдмаршал-лейтенант (генерал-лейтенант) Карл Макк, самоуверенно вторгся 28-го августа (9-го сентября) в Баварию, надеясь присоединить её войска к своей армии. Однако курфюрст Баварии Максимилиан I Иосиф увёл свой 18-ти тысячный корпус на соединение с Наполеоном. 30-го августа (11-го сентября) австрийцы занимают Мюнхен, а 5-го (17-го) сентября баварскую крепость Ульм.

«Город Вена осталась у нас в левой стороне; мы шли мимо её земляных батарей; весь город виднелся как будто на горе – мы шли низом. Около Филиппова моста переправились на правую сторону Дуная, по плашкотному мосту в городе Кремсе. Желая ускорить наш поход австрийское начальство не пожалело подвод, так что почти от самой Вены, нам давали форшпаны, сажали на каждую человек по 10-ти и так везли нас немцы до самой границы Баварии. Я был за квартермистра и всё время ехал с обер-квартирмейстером высланным от всех полков, майором нашего полка – Карлом Карловичем Усларом (Попадичев ошибается, майора Услара звали Пётр Карлович – М.П.). Он на всю армию принимал форшпаны, а я уже делил и раздавал их в полки. Здесь в новой должности я ему порядочно служил, и он был мною очень доволен».

Австрийцы попросили Кутузова ускорить движение, после того как узнали 10-го (22-го) сентября, что главные силы Наполеона давно покинули Булоньский лагерь и уже приближаются к Рейну. Выступив 27-го августа (8-го сентября) Наполеон вышел 13-го (25-го) сентября  к среднему Рейну между Страсбургом и Мангеймом. 540 км его войска проделали всего за 18 дней, вместо 64-х рассчитанных педантичными австрийцами. В этот же день французские войска сосредоточенные всего в 148-ми км от Мака перешли Рейн и начали военные действия.

Российские войска к этому моменту находились в Тешене в 519-ти км от Дунайской армии. 11-го (23-го) сентября Кутузов писал, что «форсированный марш, которого добивается от нас венский двор, может быть только вреден для нашей армии». Но, тем не менее, он  на свой страх и риск, идя навстречу пожеланию австрийцев, предпринимает меры необходимые для ускорения движения. Обозы, артиллерия и большая часть кавалерии следуют обычным маршем позади пехоты, которую частью посадили на повозки. Первую половину перехода одна часть пехоты ехала на повозках, а вторая шла пешком, вторую половину перехода наоборот. На повозки же складывались шинели и ранцы. В неблагоприятных погодных условиях начавшейся осени, в распутицу, скорость передвижения удалось увеличить до 45-60-ти верст в сутки.

Однако эта скорость нелегко далась русской армии, от грязи и сырости солдатское обмундирование и обувь быстро приходили в негодность, во многих полках шинели были в крайней степени изношенности. Люди стали болеть, число оставляемых в госпиталях больных вскоре достигло нескольких тысяч.
Между тем армия Наполеона совершала свой знаменитый стратегический фланговый манёвр, обхватывая австрийцев беспечного Мака с севера и востока, отрезая их от подходившей русской армии. 

 «На границе Баварской мы остановились и далее не пошли – тут был город, через который протекала река, и она же отделяла часть австрийскую от баварской. Немцы нас принимали очень хорошо, кормили супом и белым хлебом, а угощали водкой и пивом. Не мало они удивлялись, когда мы водку пили пивным стаканом и, предостерегая нас, говорили: «кранк, кранк», т.е. больной, дескать, будешь».

Передовые войска 1-й колонны генерал-майора П.И.Багратиона начали прибывать в Браунау, пункт сосредоточения всей Подольской армии, 1-го (13-го) октября. Составив авангард армии, они заняли аванпосты по реке Инн. Наполеон в это время уже подходил к Ульму, куда был окончательно оттеснён Макк. Хотя Кутузов не имел об этом никаких известий, он, предчувствуя  неминуемый разгром австрийской армии, остановил на этом рубеже свои войска, чтобы подтянуть тылы, и дождаться определённых известий от Макка. 

После форсированного марша в осеннюю непогоду состояние Подольской армии было далеко не блестящим, численность её сократилась до 32-х тысяч в строю. Около 6-ти тысяч больных было оставлено в тылу в госпиталях. Обозы, артиллерия и кавалерия отстали, а 6-я колонна Розена, задержанная в пути противоречивыми приказаниями, только подходила к Тешену. Рисковать, бросаясь очертя голову в неизвестность, Кутузов со своими ослабленными войсками не собирался.

Макк же в это время был уже блокирован главными силами французской армии в Ульме. Эрцгерцог Фердинанд отделился от него с 6-ти тысячным отрядом кавалерии, и попытался прорваться из французского окружения.  Эрцгерцогу удалось спастись всего с 2-мя тысячами кавалеристов, соединившись с корпусом Вернека, но и тот вскоре был разгромлен. А Макк после усиленной французской бомбардировки Ульма 3-го (15-го) октября вынужден был пойти на переговоры о перемирии. Вскоре, после личной встречи с Наполеоном,  он подписал капитуляцию.

«Простояв здесь недели две, мы услышали, что австрийские войска разбиты Наполеоном и что Макк, главный начальник австрийских войск, изменил своим и что все его войска забраны французами в плен. Из корпуса Мака прибыло к нам очень мало австрийцев, а вскоре и нам приказали отступать».

30-ти тысячная группировка Макка, сложив оружие, выступила из Ульма 8-го (20-го) октября. Кутузов получил первые известия о катастрофе под Ульмом 7-го (19-го) октября, однако сведений о полной капитуляции Макка получено ещё не было. К Кутузову в Браунау стекались с разных сторон австрийские войска, отрезанные наступлением Наполеона от группировки Мака. 

7-го (19-го) же числа с 18-ю тысячным корпусом прибыл фельдмаршал-лейтенант Кинмейер, а следом за ним генерал-майор граф Ностиц привёл остатки своего отряда.

Наконец, 11-го (23-го) октября к Кутузову прибыл сам «несчастный Макк». Получив информацию из первых рук, российский командующий отдаёт приказ о немедленном отступлении союзных войск на соединение с подходившими новыми российскими войсками. Буксгевден с 30-ю тысячами солдат был уже в Моравии, а Беннигсен приближался к границам Австрии. Без объединения с ними устоять против превосходящих в несколько раз сил французов у нас не было никаких шансов.

13-го (25-го) октября армия Кутузова, уничтожив мосты на реке Инн, начала отход к Ламбаху. Император Франц требовал от российского командующего наступления на Мюнхен, и с этой целью назначил Кутузову личную встречу в Вельсе 16-го (28-го) октября. Эта авантюра  была бы полным безумием, с большим трудом нашему полководцу удалось убедить императора принять оборонительный план ведения военных действий. Российские продолжили отступление и прибыли в Вельс 19-го (31-го) октября. 

«Тут за всю службу в первый раз я узнал, что такое ретирады – да и не дай Бог никому её знать. Целый день и ночь всё идёшь – а ходьба-то какая, не то идёшь, не то стоишь. Шагов 5 прошёл и – стой. Спрашивают, что такое? – говорят: ломка; ожидай тут, стоя на ногах, покуда будут подделывать ось или починят рассыпавшееся колесо. А со светом опять иди и если где придётся стать на биваках – глядишь и неприятель уже здесь! – опять пошёл. Не дай Бог, как эта ретирада! То-ли дело – иди вперёд, перед глазами всё видно, и шея не болит, оглядываться назад не надо».

Французская армия начала переправляться через реку Изар у Мюнхена уже 13-го (25-го) октября, и через сутки, якобы, уже достигла рубежа р. Инн, откуда только что отошёл Кутузов. Авангард Мюрата бросился преследовать отходившие союзные войска, но настичь их ему удалось только 19-го (31-го) октября у Ламбаха. Французы атаковали 4 австрийских батальона генерала Мерфельда, шедших между колоннами русской армии и австрийским корпусом Кинмейера, прикрывавшим движение Подольской армии от обхода с левого фланга. Князь Багратион поддержал частью своего арьергарда австрийцев, отбив нападение Мюрата. Это был первый бой в войне с участием российских войск. 

«Отойдя от баварских границ перехода через 4, французы начали сильно наступать и всё большими колоннами, а движения наши сделались ещё более затруднительными; впереди беспрестанная ломка. Австрийские понтонные фуры загородили дорогу и для других обозов. Лошади под тяжёлою артиллериею совсем стали, так что по дороге почти всё остановилось! Наш полк шёл вместе с прочею армию – так нам и довелось всё это видеть».

Достигнув рубежа реки Энс, союзная армия расположилась вдоль неё. Тут Кутузов получил от австрийского императора предписание оборонять правый берег этой реки, и только в крайнем случае как можно медленнее отходить к Кремсу. В тоже время Мерфельд полностью оголил левый фланг Кутузова, двинувшись по направлению к Вене, с целью её защиты. Далеко он, правда, не ушёл, через несколько дней Даву полностью разгромил его корпус.
Кутузов же отвёл Подольскую армию от Энса, и к 24-му октября (5-му ноября) достиг местечка Мельк. В этот день Мюрат настиг арьергард Багратиона у Амштеттена и сильно его потеснил. Кутузов вынужден был отправить на поддержку войск князя отряд Милорадовича, который сумел отбросить французский авангард. 
С этого момента в арьергарде русской армии шёл Милорадович, который через два дня уже у Мелька снова выдержал ожесточённое нападение Мюрата.

Кутузов, достигнув С.-Пельтена, узнал, что Наполеон задумал окружить русскую армию, переправив с этой целью на левый берег Дуная у Линца часть своих войск. Колонна под командой Мортье обходила армию Кутузова, двигаясь вдоль левого берега к Кремсу, находившемуся глубоко в тылу расположения нашей армии. Тогда русский главнокомандующий решает открыть французам дорогу на Вену, а армию срочно переправить на левый берег Дуная. Из С.-Пельтена Кутузов внезапно поворачивает на север по направлению к Дунаю, и 28-го октября (9-го ноября) у Кремса переправляет русскую армию на левый берег. Этим внезапным манёвром он путает Наполеону все его планы. 

БОЙ ПРИ КРЕМСЕ

 «Перехода через два прибыл и Кутузов с войсками. Тут по переправе через речку повыше Кремса он приказал понтонные мосты рубить и жечь, а лишние тяжести, какие были у австрийцев побросать».

Изображая мероприятия для своего дальнейшего отступления на север к Цнайму, Кутузов между тем решает провести наступательную операцию против войск Мортье, растянувшихся на марше в узком дефиле вдоль Дуная.

 «Ну, и мы облегчились; побросав ранцы, закинули на плечи торбочки и понесли на себе почти то-же, что и в ранцах – но для плеч какая разница; отягощения никакого не чувствуешь. В торбочку положишь кусок хлеба и кой-какие вещички и идёшь себе свободно, а ранец, как ни лёгок, а всё пристёгнут на груди и спина чувствует, где какие в нём лежат вещи».

Ранец в 1805-м году был торбообразный, т.е. в виде круглого кавалерийского чемодана, и носился на одном ремне через плечо, пристёгивался же на груди четырёхугольный ранец более позднего образца, который носился за спиной на двух плечевых ремнях.

«Вскоре мы обратно переправились через Дунай по судовому мосту, который по окончании переправы всех войск был также разорён, чтобы неприятель не мог им воспользоваться. Здесь же привезли больных и первых раненых. Мы остановились биваком на горе противу местечка. Дунай протекал внизу у ног наших, впереди за рекой местность была возвышенная, город стоял по обе стороны реки».

Город Кремс располагался на левом берегу Дуная, но рядом находились ещё два города Штейн и Маутерн, первый из них почти сливался с Кремсом, а последний лежал почти напротив Штейна, только на правом берегу Дуная. Возможно, что у непосвящённого в эти тонкости Попадичева создалось впечатление того, что это был единый город.

 «Тут дали знать, что неприятель, в правой стороне переправившись через Дунай, идёт противу нас с боку, а передовые его войска, рассыпавшись по лесу, находятся в близком от нас расстоянии».

Кутузову удалось спровоцировать Мортье, путём распространения ложных слухов и подсылки лазутчиков, на форсированное наступление к Кремсу. Французский маршал не дожидаясь подхода растянувшихся на марше дивизий, бросил авангардную дивизию Газана в наступление к этому городу. Российский же командующий решил воспользоваться опрометчивостью Мортье, подпустить его к Кремсу, а затем путём обхода окружить и уничтожить.

Кутузов выделил главную часть своих сил для глубокого обхода французской авангардной дивизии Газана. В состав этих войск под общей командой генерал-лейтенанта Д.С.Дохтурова и вошёл Бутырский полк. В ночь на 30-ое октября (11-ое ноября) российские войска, назначенные к наступлению, должны были начать свой марш, оставив в тылу все лишние тяжести, даже ранцы и плащи.

«Наш полк вместе с другими был послан к нему (неприятелю – М.П.) навстречу».

Однако вместе с главными силами Дохтурова Бутырский полк дошёл только до Эгельзе. В 2 часа после полуночи войска были остановлены на ночной привал, а в 5 часов продолжили марш. В Эгельзе Дохтуров отделил отряд из 5-ти батальонов и 2-х эскадронов Мариупольских гусар под командой генерала Штрика.  Шеф Бутырцев должен был отсюда повести свой отряд по горным лесным проходам во фланг французам. 

 «На втором переходе показался неприятель».

Вторым переходом Попадичев скорее всего посчитал переход после 3-х часового ночного привала.

 «В лесу рассыпались одни только охотники, вызванные из нашего полка. Мы быстро приближались к французам, загорелась сильная перестрелка и они принуждены были отступить. Здесь один француз спрятался было за дерево и давай стрелять себе без умолку по нашим; я и думаю себе: нет,  любезный друг – не хочешь, а придётся отступать; зашёл с боку, приложился и убил его; тут остальные побежали, а за ними и мы бежали по лесу и кричим «ура!» Выгнавши из лесу, гнали их к самому местечку, которое было в лощине верстах в двух от лесу (вероятно Попадичев имел ввиду Дюрнштейн), это было днём и если-бы нам не ударили отбой, мы бы вскочили за ними и в местечко, которое было уже не далеко от нас».

Весьма любопытное заявление Попадичева. Возможно, что если бы Штрик не остановил свой отряд, то действительно русские войска смогли бы ворваться на плечах отступающих французов в Дюрнштейн. Тогда дивизия Газана была бы более надёжно блокирована в этом городке, и Мортье так и не удалось бы пробиться сквозь войска Дохтурова на соединение со своей второй дивизией Дюпона.

Об участии Бутырского полка в этом сражении известно мало, скорее всего, прав Попадичев, сетовавший на нерешительность в действиях, командовавшего им генерала Штрика.  Этот генерал так и не ввёл в дело основные силы своего полка, ограничившись только действиями одних лишь охотников и нескольких отдельных рот, выбивавших французов с горных высот. Так майор Борисов с двумя ротами штурмом взял одну из высот, а капитан Сомов с отрядом из 80-ти охотников выбил французов из двух укреплённых позиций (шанцев) и также взял ещё одну высоту.

«Далее этого местечка (Дюрнштейна – М.П.) мы не гнались за неприятелем и собравшись возвратились назад, тут встретили и сикурс, посланный к нам Кутузовым. Эти войска не расположились вместе с нами, а пошли вслед за армией, а мы оставшись уже сзади всех, стали биваком на горе на прежней позиции у Дуная и наблюдали за неприятелем. Французы, узнавши о нашем сикурсе не пошли далее того местечка и с тех пор перестрелок уже с ним не было».

Итогом сражения при Кремсе стал разгром французской дивизии Газана, хотя полностью уничтожить её так и не удалось. Следствием этого поражения Мортье стало,  затем и отступление всех неприятельских войск на правый берег Дуная.

 «Придя опять в местечко, где переправлялись через Дунай (т.е. в Кремс – М.П.), расположились биваком по низу, а раненых оставили в местечке…»

Несмотря на не слишком активные действия Бутырского полка в сражении 30-го октября под Кремсом, потери в нём были довольно большие. Убито было 2 офицера и ещё 4 ранено, рядовых же погибло 25, а 121 был ранен, ранены также были и 5 унтер-офицеров. Кроме того, без вести пропали 2 унтер-офицера, 3 барабанщика и 46 рядовых. Всего более двух сот человек. Очевидно, такие высокие потери полка следует отнести на счёт сложного горного рельефа местности, где пришлось русским войскам действовать наступательно, выбивая оборонявшихся французов с горных вершин,  к тому же ещё и поросших лесом.

 «Передневавши, поднялись на гору и дошли до своего лагеря».

ОТСТУПЛЕНИЕ К ОЛЬМЮЦУ

Несмотря на успех в сражении под Кремсом, русская армия не получила длительной передышки, уже через два дня Кутузов вынужден был немедленно продолжить своё отступление. Оказалось, что пока наши войска выбивали французов за Дунай, австрийцы спокойно пропустили их на правый берег, сдав свою столицу Вену на рассвете 1-го (13-го) ноября. 

Кутузов срочно отправляет авангард князя Багратиона наперерез кавалерии Мюрата. В ночь на 3-е (15-ое) ноября отряд Багратиона после форсированного марша прибывает в Голлабрунн, где успевает перегородить путь французам. Дальнейшие события, закончившиеся героическим боем при Шенграбене достаточно хорошо известны.

Бутырскому полку «повезло», он не вошёл в состав отряда князя Багратиона и не участвовал в деле при Шенграбене 4-го (16-го) ноября, поэтому его марш протекал без происшествий. 

«Отсюда мы продолжали следовать к Брюну и Ольмюцу и дел с неприятелем более никаких не имели».

Благодаря действиям Багратиона, задержавшим Мюрата, Подольская армия Кутузова сумела выскользнуть из очередной ловушки, расставленной Наполеоном, и продолжила свой марш дальше на соединение с основными силами русских войск.

 Условия движения армии Кутузова в эти дни были особенно тяжёлыми. Войска не имея днёвок, шли по плохим дорогам в неблагоприятных погодных условиях, не имея зачастую продовольствия. Обоз был максимально облегчён. Уже 6-го (18-го) ноября Кутузов был в Брюнне, а 7-го (19-го) его армия в Вишау соединилась с первой колонной армии графа Ф.Ф.Буксгевдена и с австрийским отрядом князя Лихтенштейна. Дальнейшее движение Кутузов уже мог совершать спокойно, не опасаясь нападения французов. Лишь под Рауссницем 8-го (20-го) ноября произошли небольшие кавалерийские сшибки арьергарда Багратиона.

10-го (22-го) октября войска Кутузова подошли к Ольмюцу, где уже находился император Александр I. Здесь, наконец, произошло соединение с главными силами  Буксгевдена, и объединённая армия теперь ожидала прибытия российской гвардии.

За 29 предыдущих дней Подольская армия под командой Кутузова прошла с боями от Браунау до Ольмюца около 400 вёрст, полностью разрушив все планы Наполеона по её уничтожению. Безусловно это было выдающимся достижением, но ещё более впечатляющим результатом этого марш-манёвра стало изменение стратегической обстановки в пользу российской армии. Французский император в безуспешной погоне за Кутузовым разбросал свои силы и лишился численного превосходства. Его наступательный порыв окончательно выдохся. Для союзников сложилась благоприятная обстановка для перехода в контрнаступление.

Через два дня 12-го (24-го) ноября состоялся военный совет, на котором Кутузов предложил продолжить отступление, чтобы соединиться с находившимся всего в нескольких переходах 10-ти тысячным корпусом генерала И.Н.Эссена 1-го, а также и с 27-ми тысячным корпусом Л.Л.Беннигсена, которому оставалось ещё около двух недель марша. К этому времени военные действия против французов должна была открыть Пруссия, после окончания срока её ультиматума. Также к союзникам должны были присоединиться шведские войска Густава IV Адольфа и российские войска Северной армии Б.П.Ласси. В этом случае превосходство союзников было бы подавляющем, и Наполеон не имел бы никаких шансов спастись от разгрома. Но российский император оставил без внимания предложение Кутузова, Александра тогда более занимало ожидание своей гвардии, по случаю прихода которой было решено устроить грандиозный смотр войск. 

 «Тут, говорят, прибыл император Александр; нам велено было покатать шинели, чтобы представиться Государю в мундирах, но как увидали, что у нас вместо штанов висели одни обгорелые тряпки, то снова приказали раскатать и надеть шинели. Опустивши полы шинелей, мы тронулись в поход. Не помню, в каком местечке, пройдя плотину, с правой стороны ея стоял верхом император Александр. И тут он встретил нас, с передними поздоровался, а на нас изволил смотреть в лорнетку, которую держал в руке, смотрел на нас и любовался; мы шли мимо как обгорелые, в то время мы были очень красивы, - на ремнях наших не было и знаку, что они когда-нибудь белились, просто были как земля или как уголь; ружья у нас были как чугунные; каждый заботился о том, чтобы не было осечки; был бы кремень хорош и исправен, а на чистку не обращали внимания. Под стать к этому и лица у нас были как у цыган, - обгорелые и закоптелые мы уже не знали квартир, а, располагаясь в поле, всё время проводили вокруг бивачных огней». 

В центре парадного строя расположились войска совершившие в течении почти целого месяца отступление от Браунау до Ольмюца по пути длиной более чем 400 вёрст. На левом фланге место занял корпус Буксгевдена, а на правом – гвардия, совершившая последние вёрсты своего марша в полной парадной форме, чтобы сразу явиться на смотр двух союзных монархов.

«Только что начали выходить на гору, как вправо и влево видим биваки нового корпуса, пришедшего из России. Солдаты в этой армии были хорошо одеты, на них всё блестело, как с иголочки, они щеголяли перед нами, и, обступив кругом нас, смеясь, говорили: «Да они у жидов грубы (печки) топили!» - Поди-ка ты с нею похлопочи, так тебя может и не станет, - отвечали им наши офицеры. Пройдя этот корпус, и не доходя с версту до Ольмюца, мы расположились на биваках».

Александр I, вдохновлённый грандиозным зрелищем смотра своей огромной армии, блестящим видом гвардии и других войск, тотчас же решился дать Наполеону генеральное сражение. 

Российский император целиком находился под влиянием австрийцев. К тому же его молодые генерал-адъютанты князь Долгоруков и барон Винценгероде, горевшие желанием отличиться, наущаемые австрийским генерал-квартирмейстером Вейротером, активно проталкивали точку зрения последнего. В итоге Александром было принято решение о наступлении, не дожидаясь даже подхода подкреплений Эссена. Единственное что задерживало немедленное выступление в поход так это отсутствие провианта. На его сбор надо было потратить несколько дней. 

«Здесь продовольствие было очень затруднительно. По деревням отыскивали кое-где хлеб и выкапывали картофель; приказано было жителей не грабить, а съестные припасы разрешалось брать. Кашу варили в манерках: бывало, как нальёшь неполную, глядишь, она и распаялась сверху. Кто проворен, тот был сыт, а кто вял, да ленив, тот голодный у огня сидит! Благодарить Бога, со мною этого не случалось!  

Простоявши тут суток четверо, пошли всею армиею в поход под Аустерлиц!»

МАРШ СОЮЗНОЙ АРМИИ НА АУСТЕРЛИЦ

 15-го (27-го) ноября соединённая армия выступила от Ольмюца к Аустерлицу. Всем распоряжался теперь Вейротер, Кутузов не имел никакой власти, хотя формально являлся главнокомандующим. Российские и австрийские войска распределили по 5-ти колоннам: 1-я под командой генерал-лейтенанта барона Вимпфена, в состав которой и вошёл Бутырский полк, 2-я генерал-лейтенанта графа Ланжерона, 3-я под командой самого Кутузова, 4-я генерал-лейтенанта князя Лихтенштейна, и 5-я князя Гогенлое. Авангардом командовал князь Багратион, гвардия составила резерв.

Бутырский полк в составе войск первой колонны должен был выступить от Неботина, и идти по правой стороне от большой дороги на Брюнн, по самой подошве гор, простиравшихся севернее. Маршрут полка пролегал через Лудинь, Тршепшин, Челеховицер, Капель, Смиржитц, Стеховитц, Блуменау, Крумзин, Креженовец, Миловитц, Кобельничек. 

Александр I был с 3-й колонной, шедшей по главному шоссе, за которой в резерве шла гвардия. Войска заставляли маршировать в ногу, держа равнение и дистанции между колоннами. В результате за первый день похода удалось пройти всего до Предлица, т.е. около 12-ти вёрст. И в дальнейшем наступление союзной армии не отличалось стремительностью и порядком.

Генерал Вимпфен чем-то не угодил российскому императору, и ему было сделано замечание за упущения во время марша, а через несколько дней его и вовсе сместили с командования колонной. Вместо него назначили генерал-лейтенанта Пржибышевского, которого несколько раз уже переводили с места на место, не зная куда приткнуть. В результате его назначили командующим колонной, составленной из войск бывшей Подольской армии, к которым он не имел никакого отношения.

 Французские кавалерийские авангардные части не вступали в серьёзные схватки и отходили перед приближающимися союзниками по дороге к Брюнну. Наполеон очень удачно имитировал свою слабость, и в таких условиях все разумные доводы Кутузова о необходимой осторожности не имели на союзных монархов никакого воздействия. 

Дошло до того, что 17-го (29-го) ноября союзная армия, находясь едва ли не ввиду французов, переменила фланги своего походного порядка, сойдя с шоссе на Брюнн, и за целый день, пройдя всего лишь 8-10 вёрст. Войска перемешались, пришлось составлять для них новое расписание и менять командующих колонн.

18-го (30-го) ноября австро-российские войска двинулись, наконец, по направлению к Аустерлицу, но так за весь день и не дошли до него. 1-я колонна с Бутырским полком выступила правым флангом от Кучерау, оставляя, справа Лиссовиц и Дразовиц, и заняла позицию между Немчаном и Годьежицем.

Лишь на следующий день, 19-го ноября (1-го декабря) союзная армия достигла конечной точки своего марша, увидев перед собой французскую армию Наполеона. Бутырский полк в составе колонны Пржибышевского расположился на бивуаках к 10-ти часам вечера.

«Через два перехода, выйдя на гору, увидели влево неприятеля, стоявшего биваком в лощине, верстах в четырёх от нас и занимавшего обширное пространство. Тут, влево, на возвышенном месте и мы расположились лагерем. С правой руки была деревня, а влево густой лес, в середине которого было провалье, как глубокий ров».

  Колонна генерал-лейтенанта Пржибышевского, которая теперь получила третий порядковый номер вместо первого, должна была по диспозиции остановиться севернее деревни Працен, т.е. справа от неё. Попадичев или ошибается, или место расположение Бутырского полка действительно не совпадало с предписанным.

Остальные войска союзников остановилась на следующих позициях:

- 1-я колонна генерал-лейтенанта Дохтурова составляла левый фланг и располагалась на правом берегу реки Литава, впереди Гостиерадика; кавалерия Кинмейера – ниже по течению Литавы, между Аугестом (Оуестом) и озером Сачан;

- 2-я колонна генерал-лейтенанта графа Ланжерона находилась правее 1-й колонны, на скатах Праценских высот;

- 4-я колонна генерал-лейтенанта Коловрата стояла на дороге из Аустерлица в Брюнн;

- 5-я колонна генерал-лейтенанта князя Лихтенштейна остановилась впереди 2-й колонны и левее д. Працен;

- авангард армии под командой генерал-лейтенанта князя Багратиона составил правый фланг и расположился поперёк дороги Ольмюц – Брюнн, перед Позоржицем, его левый фланг у деревни Блазовиц прикрывал центр союзной армии;

- резерв – российская императорская армия под командой цесаревича Константина Павловича, расположилась в полутора километрах северо-западнее Аустерлица, за Рауссницким ручьём.

«Здесь мы переночевали, а вечером на следующую ночь заметили, что неприятель разложил сильные огни, и в лагерях у него происходило движение».

Французские войска в это время устроили массовое ликование, солдаты высыпали из своих шалашей, приветствуя Наполеона возвращавшегося с рекогносцировки. Факелами они освещали дорогу своему императору, который останавливался на каждом шагу, чтобы поговорить со своими соратниками. Наступившее 2-ое декабря - годовщина коронации Наполеона добавило армии ликования, шумно выражавшей свой восторг. 

 «Нам даже видно было, как он позади огней шёл – так не было бы видно, а то он шёл впереди, так очень явственно можно было рассмотреть, как люди мелькали перед кострами, и всё шло налево. Это продолжалось с час, а может быть и более. У него было всё тихо, и так умел сделать, что перешёл через дорогу к Аустерлицу, да в этот лес, что был налево от нас с провальем вошёл и в канаву опустился, - мы этого не знали».

Попадичев достаточно точно охарактеризовал движение французских войск к своему крайнему правому флангу. В 2 часа ночи Наполеон решил выдвинуть боевые порядки к нижнему течению Гольдбаха, чтобы надёжнее прикрыть Тельниц и Сокольниц. Туда были направлены части 3-й дивизии генерала Леграна из 4-го корпуса маршала Сульта. 3-й линейный полк занял первое селение, а 26-й лёгкий должен был прикрыть второе. Дивизия Сент-Иллера была послана на Пунтовиц, 1-й корпус маршала Бернадотта также передвинулся к югу, встав у селения Иржиковиц, чуть позади 2-й дивизии Вандамма из корпуса Сульта. 

 «С вечера нам было сказано, чтобы поутру четырём нашим полкам Бутырскому, Апшеронскому и ещё не помню каким двум (они постоянно были с нами вместе)…» 

 Попадичев путает состав полков в своей колонне. 3-я колонна российских войск под командой генерал-лейтенанта Игнатия Яковлевича Пржибышевского была сформирована из следующих частей:

-- 2-й и 3-й батальоны 7-го егерского полка;

-- 3 батальона Галицкого мушкетёрского полка;

-- 3 батальона Бутырского мушкетёрского полка;

-- остатки 3-х батальонов Азовского мушкетёрского полка;

-- остатки 3-х батальонов Подольского мушкетёрского полка;

-- 3 батальона Нарвского мушкетёрского полка;

-- 1 пионерная рота майора Вырубова;

-- 30 орудий лёгких артиллерийских рот (6-ти фунтовые пушки и ¼ пудовые единороги), приданные мушкетёрским полкам по два орудия на батальон.

Всего по официальным данным около 7700 человек в строю. По строевым рапортам за сентябрь месяц 1805-го года в частях составивших впоследствии 3-ю колонну числилось на лицо 11 186 человек.

«…выступить вперёд и быть в авангарде; а обе боевые линии пойдут сзади нас».

Вряд ли Попадичев вечером 19-го декабря мог знать то, что ещё не знали многие союзные генералы, т.е. что на следующий день назначено наступление на французов. Начальник его колонны генерал-лейтенант Пржибышевский только в 11-ть часов вечера, или даже позже (около 1 часа ночи) был вызван в штаб-квартиру союзной армии: «где ему была читана с прочими колонными начальниками сделанная диспозиция к атаке неприятеля». Правда, вернувшись к войскам, он устно объявил о будущем наступлении нескольким генералам своей колонны. Так генерал-майор Левицкий шеф Подольского мушкетёрского полка вспоминал, что услышал от Пржибышевского об этом в 12-м или 1-м часу ночи.

Сам текст диспозиции был привезён из главной квартиры  только поздно ночью майором Логуновым (сам Логунов, правда, утверждал, что это было «при начале утра»). Как только Пржибышевский получил диспозицию, он тотчас объявил о её содержании всем полковым адъютантам своей колонны, но не письменно, а «словесно», и якобы приказал созвать к себе колонных генералов. Всех собрать, конечно же, не удалось, и ночью в 5-ть часов по полуночи в поле при свете костра генерал-майор Миллер 3-й вслух громко зачитал текст диспозиции в присутствии двух или трёх генералов. Кто именно из генералов присутствовал при этой читке точно неизвестно, многие из них отрицают своё пребывание там. Генерал Миллер, например, говорит, что он лично вообще никого из генералов не знал, и запомнил только Вимпфена и Селехова, да и то, наверное, потому что был с ними потом вместе в плену. Но сам Селехов говорил, что узнал о наступлении только в 7-ь часов утра, когда приехал к Пржибышевскому, и тот лично «объявил, что есть при повелении диспозиция к атаке неприятеля, и что он сам мало её ещё читал». Чудовищные факты! Хотя может быть, что Селехов, как обычно сгущает краски, из-за личной неприязни к своему командиру.

Пржибышевский во время судебного разбирательства над ним в 1807-1810-м гг. представил в комиссию военного суда копию диспозиции, якобы полученной им накануне сражения, вот её текст:

«ДИСПОЗИЦИЯ
К атаке на неприятельскую позицию Слапаница и Сокольницы.
Как неприятель примыкает левым флангом своим к горам покрытым лесом, протягивался мимо Кобельница и Сокольница правым флангом вперёд к лежащим прудам. Мы напротив того во многом нашим левым крылом его правое крыло дебордируем, почему и выгоднее будет атаковать его правое крыло, особенно тогда если овладеем Кобельницем и Сокольницем, чрез что мы совершенно во фланг неприятелю зайти и атаку на открытом месте между Слапаница и Турасским лесом продолжать можем, меньшую дефилею Слапаницкую и Беловицкую коими неприятель прикрывает фланг свой.
На сей конец надлежит большими силами, как можно ранее предпринять атаку на правое неприятельское крыло. Напротив авангард князя Багратиона должен стараться держаться в своей позиции равно и кавалерия князя Лихтенштейна должна выбирать выгодное место между Кругом и Слапаницом и по обе стороны большой дороги. На сей предмет составляют 4 колонны как вчерашнего числа.
1-я колонна идёт левым флангом от Осета через Тельниц, овладев сею деревнею и дефилею отряжает один батальон, который становится по ту сторону дефилеи для прикрытия левого своего фланга, а сама идёт вправо к прудам до тех пор пока поравняется с головой 2-й колонны.
2-я колонна идёт левым флангом и форсирует долину между Сокольницем и Тельницем находящуюся.
3-я колонна идёт левым флангом близ Сокольницкого замка, куда головы трёх колонн между Сокольницем и влево лежащим прудом к Кобельницкому пруду подвигается между коими.
4-я колонна идучи левым флангом проходит помянутое место и равняет голову своей колонны с вышесказанными тремя колоннами. Таким образом занимают головы четырёх колонн большой фронт, причём 1-я колонна занимает влево лежащий Турасский лес, остальные батальоны атакуют с решительностью правый неприятельский фланг, три батальона 4-й колонны занимают деревню Слапаниц. Авангард князя Багратиона в то же время будучи подкреплён кавалериею князя Лихтенштейна, должен стараться занять высоту артиллериею между Дворожною и Лешерским трактиром, чрез что прикроет позицию кавалерии по правую и по левую сторону Лешерского трактира имеющуюся равно высоту по ту сторону долины от Дворошны, занимаемую авангардом князя Багратиона.
Как успех сего сражения зависит от решительной атаки нашим левым крылом на правое неприятельское, сопровождаемый с большим сопротивлением со стороны князя Багратиона, то должна кавалерия по правую стону большой дороги перед Лешерским трактиром с решительностью атаковать левый фланг князя Багратиона. Кавалерия князя Лихтенштейна займёт конною артиллериею верх горы лежащей между Слапаницем и Лешерским трактиром, через что командовать будет всею перед нею лежащею равниною, на сей предмет должна сия артиллерия стать между Блазовицем и Кругом перед рассветом, дабы тем прикрыть движение 4-й колонны.
Кавалерия генерала Кинмейера должна подвинуться к Меницу в то время как первая колонна пройдёт дефилею при Тельнице и выстроится на равнине между помянутою дефилею и прудами дабы тем прикрыть тыл всех колонн; притом посылает разъезды во все деревни лежащие как впереди, так и по сторонам. Соразмерно движению вперёд всех четырёх колонн кавалерия генерала Кинмейера держится по левую сторону 1-й колонны; и в то время когда занят будет Турасский лес идёт оная между деревней Турасом и лесом влево к стороне Лотейнер Капель дабы всегда прикрывать левый фланг 1-й колонны.
Если четырём пехотным колоннам удастся подвинуться до большой дороги между Лотейном и Беловицем, принудить неприятеля оставить помянутые две деревни и прогнав преследовать онаго в горы. В таком случае 4 батальона занимающие Турасский лес не должны оставлять оный, который может служить прикрытием в неудачном успехе, если ретироваться через Кобельниц и Пунтовиц в прежде занимаемый лагерь.
Когда заметит князь Багратион приближение нашего левого крыла тогда должен стараться правое неприятельское крыло разбить и учредить коммуникацию с другими колоннами. 
Соединение всей армии быть имеет перед деревнею Лотейном между (Лешем) и Нановицом, а кавалерия князя Лихтенштейна пользуясь очищенными дефилеями при Слапанице (Беловице) и Кричане подвигается вперёд дабы (прикрыть) инфантерию или нанести величайший вред (бегущему) неприятелю к Брюну и Темовицу.
Главнокомандующий будет при 4-й колонне, куда посылать все рапорты, заметя и то, чтобы сначала в сторону Кобельницы на правом крыле армии лежащей, а в продолжении удачного сражения по ту сторону Слапаницы. 
Граф Буксгевден находясь при 1-й колонне стараться должен, прошедши дефилею при Тельнице и на походе равняясь с головами других колонн, деплоируя столько батальонов в две линии, сколько местоположение позволит. Для двух колонн между Турасским лесом и Слапаницем иметь и малые колонны за второю линиею, которые во всё время сражения должны составлять резерв.
Корпус Его Высочества Константина Павловича занимать позицию на рассвете позади Благовица и Круга и служит подкреплением кавалерии князя Лихтенштейна и левому флангу авангарда князя Багратиона.
Обоз каждой колонны идёт назад в старый лагерь по тем же дорогам, по которым вчера пришли; обоз Главной квартиры идёт за Аустерлиц.
В неудачном случае ретируется армия в большой лагерь при Гожнице (Годиежец), Немчине и Гершнице.
Хороший успех может определить в тот ли ещё вечер (авангард) расположится за Брюном перейдя реку Иглау и Тварца, где быть главной квартире.
Всем колоннам выступить в 7 часов по утру, причём наблюдать, чтобы после овладения каким-нибудь дефилеем дожидаться головы ближайшей и действовать по предписанию и Диспозиции».

БИТВА ПРИ АУСТЕРЛИЦЕ

ДЕЙСТВИЯ ВОЙСК 3-Й КОЛОННЫ В АТАКЕ НА СОКОЛЬНИЦКИЙ ЗАМОК

 «Поутру мы отошли версты две от своих биваков и, оставя лес в левой руке, начали строиться в боевые линии». Российские 1-я, 2-я и 3-я колонны начали готовиться к выступлению ещё в темноте, и как только рассвело, в 7 часов по полуночи были собраны в походные порядки в колонны повзводно. Наконец на рассвете к колонне прибыли из главной квартиры российские и австрийские колонновожатые. Вся местность была покрыта туманом, особенно густым в  долинах, в местах расквартирования французских и союзных войск к туману примешивалась пелена от бивуачных костров. Движение российских войск почти сразу же началось с недоразумений. Русская кавалерия под командой генерал-лейтенанта Шепелева в 6 часов утра пришедшая по ошибочному приказу принца Лихтенштейна в район Працена, вынуждена была сняться с места и начать обратное движение на свои прежние позиции. Кавалерия почти сразу же перерезала 2-ю колонну и задержала её на целый час, пока Ланжерон не потерял терпение и в свою очередь сам перерезал кавалерийскую колонну. Колонна Пржибышевского также была задержана нашей кавалерией. Она выступила из лагеря и пошла левым флангом через деревню Працен, на своём пути российские войска наталкивались на многочисленные канавы и рвы, которые невозможно было преодолеть, пока пионеры не исправят дорогу. Всё это сильно задерживало движение колонны. Впереди  и левее на вершинах холмов мелькали части колонны Ланжерона.

Спуск с Праценских высот также был чрезвычайно сложным, почти отвесным с многочисленными препятствиями.

«Наш полк пошёл вперёд авангардом под командой командира полка генерал-майора Ф.Б.Штрика; мы тронулись к Аустерлицам (Попадичев, конечно же, ошибается, шли они не к Аустерлицу, а к Сокольницу), и за нами шли обе боевые линии».

Бутырский полк не входил в состав авангарда 3-й колонны, вместе с Нарвским мушкетёрским полком он должен был, согласно диспозиции,  формировать центр будущей боевой  линии, а на марше середину колонны. Командовать этой бригадой должен был генерал-майор Штрик. Голову колонны и левый фланг боевой линии должны были составлять 2 батальона 7-го егерского полка и Галицкий мушкетёрский полк под общей командой генерал-майора Миллера 3-го. Правый фланг или резерв колонны составила бригада генерал-майора Селехова, под общим начальством генерал-лейтенанта барона Вимпфена. 

 «Не успела первая боевая линия пройти мимо лесу, как неприятель из оврага и леса пересёк её сзади и напал на вторую линию. Наша вторая линия открыла огонь, а перехваченная линия обратилась к неприятелю. А мы с авангардом продолжали идти вперёд и спустились вниз к Аустерлицам (Сокольницу – М.П.)».

Сражение началось примерно без четверти 8 часов по полуночи, когда авангард 1-й колонны под начальством австрийского генерала Кинмайера начал атаку деревни Тельниц. Действия его были опрометчивы, т.к. колонна Дохтурова задерживалась на спуске и не могла вовремя поддержать атаку авангарда. К тому же правый фланг Дохтурова не был прикрыт застрявшей на Праценских высотах 2-й колонной. Согласованных действий не получилось с самого начала. 

3-Я КОЛОННА генерал-лейтенанта Пржибышевского должна была следовать левым флангом к Сокольницу и атаковать находящийся неподалёку от этого селения замок, а также фазанью ферму, обнесённую каменной стеной. Во главе колонны шёл генерал-майор Миллер 3-й с двумя батальонами своего шефского 7-го егерского полка (2-й и 3-й батальоны, 1-й батальон был в составе войск 1-й колонны Дохтурова) и пионерной ротой. Около 8-ми часов утра егеря столкнулись на восточном берегу ручья Гольдбах с аванпостами французов, которые недолго продержались на своих позициях, и быстро отошли за ручей, где заняли оборону основные их силы. 

Очевидно, в это время Пржибышевский с высоты отрогов Праценских холмов заметил приближающиеся к Сокольницу и замку крупные силы французов (вероятно 26-й лёгкий полк), и тотчас же приказал Миллеру произвести атаку, не дожидаясь подхода других частей колонны.

Два батальона 7-го егерского полка примерно в 8 часов утра атаковали прямо через ручей фронт батальона Корсиканских стрелков, и вынудили его отойти к Сокольницкому замку, где корсиканцы заняли новую оборонительную позицию. 

Егеря Миллера преследовали беглецов, обнаружив, что укреплённый замок занят неприятелем, немедленно атаковали его. Лихие егеря, большинство из которых были суворовскими ветеранами, стремительно бросились вперёд, и ворвались прямо через каменную ограду в замковый двор и парк. Часть полка Миллер повёл в обход замка, выйдя корсиканцам в тыл, российские егеря ударили в штыки. Среди вековых деревьев парка и фазаньей фермы закипел отчаянный бой с батальоном Корсиканских стрелков. Земляки императора Франции значительно уступали егерям в численности, и были быстро выбиты из замка и парка. 

Атаку егерей должен был поддерживать Галицкий полк, но вероятно он сильно растянулся на марше и несколько запаздывал. Посланный генералом Миллером 3-м с донесением о взятии замка адъютант поручик Соболевский нашёл Пржибышевского почти в 3-х верстах от головных войск его колонны. Французы смогли спокойно отойти от замка и заняли новую позицию, выставив на ней несколько артиллерийских орудий.

Вероятно, в это время 2-я колонна генерала Ланжерона только начинала атаковать само селение Сокольниц. Спустившись с Працена, Ланжерон был обеспокоен тем, что Пржибышевский долго не появлялся на его правом фланге. Чтобы вступить во взаимодействие с частями 3-й колонны ему пришлось выдвинуть глубоко вправо егерей 8-го полка, которые вскоре столкнулись с неприятелем.  Переправляясь через Гольдбах под огнём итальянских стрелков По, передовые российские части понесли большие потери, и возможно им не удалось сходу ворваться в деревню. Ланжерон подкрепил егерей гренадерским батальоном Выборгского мушкетёрского полка под командой майора Ратцеля. 

Лишь перегруппировавшись, и получив подкрепление, передовые войска колонны Ланжерона смогли выбить из Сокольница итальянцев. Но тут же были атакованы с разных направлений двумя батальонами 26-го лёгкого полка совсем недавно подошедшего от Кобельница. Российские егеря и гренадеры Выборгского полка смешались, были опрокинуты и отступили от деревни с большим уроном. 

Благодаря поддержки войск 3-й колонны полки Ланжерона снова перешли в атаку и опять овладели Сокольницем. Ланжерон, правда, утверждает, что егерям Миллера окончательно удалось пробиться через деревню только тогда, когда егеря его 8-го полка ворвались в Сокольниц с противоположной стороны. 

Теперь российские войска обеих колонн могли развивать свой успех, атакуя неприятеля на высотах к западу от Сокольница. С юга от селения наступала бригада генерал-майора Олсуфьева 3-го (2 батальона Выборгского и 3 батальона Пермского мушкетёрских полков). С севера наступали егеря Миллера 3-го и 3 батальона Галицкого полка под командой генерал-майора Лошакова. Бригада Штрика должна была поддерживать их действия, но фактически из её состава к месту боя сумели подойти лишь только 3 батальона Бутырского мушкетёрского полка, Нарвский полк безнадёжно отстал на спуске с Праценских высот.

 «Неприятель встретил нас из орудий – но картечь его не подействовала, потому что мы были в лощине, а его орудия стояли вверху, - картечь пролетала поверх голов, и одному только отбило штык».

 Овладев окончательно Сокольницем, замком и парком, примерно в 9 часов утра, егеря 7-го полка дружно бросились преследовать отступающих корсиканцев к лежащим за Сокольницем высотам. Там были установлены французские орудия, которые обстреливали разворачивающиеся на западном берегу Гольдбаха мушкетёрские полки колонны Пржибышевского. Бутырский и Галицкий полки в это время под обстрелом продвигались к парку у замка, а затем достигли северной окраины Сокольница.

На равнине за Сокольницем разворачивающиеся российские батальоны встретил 1-й батальон 26-го лёгкого полка. Несмотря на значительно меньшую численность, он попытался остановить продвижение российских войск, что ему, конечно же, не удалось. Так же как и 2-му батальону этого лёгкого полка, который пытался контратаковать к югу от селения бригаду Олсуфьева из колонны Ланжерона, перешедшую через Гольдбах, и выходившую из Сокольница. Развернувшись на равнине, Пермский и Выборгский полки оттеснили 2-й батальон, хотя при этом «сильно пострадали», - как писал Ланжерон. Известны потери Выборгского полка за весь период Аустерлицкой битвы, они составили более 580-ти человек убитыми, ранеными и взятыми в плен, большая их часть пришлась на 1-й гренадерский батальон.

Французы окончательно отступили в направлении Македорфа и Тураса.

БОЙ НА ПРАЦЕНСКИХ ВЫСОТАХ

Ещё не было 9-ти часов, когда сражение за Сокольниц и Тельниц, как казалось российским генералам, было окончательно выиграно. Три колонны выполнили предписание диспозиции, и вскоре намеревались соединиться и развернуться на равнине у Тураса. Единственное что беспокоило, так это то, что не появлялась 4-я колонна, впрочем, судя по всему, удивляло это пока только одного Ланжерона. Генерал Пржибышевский, который должен был непосредственно держать связь с войсками Милорадовича, даже не задумывался об отсутствии сведений о ней.

 Более того, он не обеспокоился даже тогда, когда генерал Селехов, задержавшийся на спуске с высот со своей бригадой, несколько раз сообщал своему командующему о том, что он наблюдает у подошвы гор с правой стороны от его колонны выдвигающуюся почти к нему в тыл неприятельскую пехоту. Селехов просил Пржибышевского разрешить ему оставить свою бригаду на вершине горы, как на наиболее выгодной оборонительной позиции, но последний настоятельно потребовал от Селехова выполнения диспозиции по занятию Сокольница. Тому пришлось подчиниться и продолжить спуск с Праценских высот, правда, войск в его распоряжении оставалось совсем немного, его Азовский мушкетёрский полк и гренадерский батальон Нарвского мушкетёрского полка. Подольский полк и остальные 2 батальона Нарвского полка под командой генерал-лейтенанта Вимпфена уже спустились с гор и подошли к ручью Гольдбах напротив Сокольница.

В 9 ½ часов по полуночи Ланжерон получил донесение от подполковника Балка командовавшего двумя эскадронами Санкт-Петербургского драгунского полка, присланными вместе с сотней казаков полка Исаева в его колонну. Эта конница осталась в тылу вместе с безнадёжно отставшей бригадой генерал-майора Каменского 1-го, задержанной фланговым маршем союзной кавалерии. Балк сообщал, что им были обнаружены многочисленные колонны французских войск, поднимающиеся на Праценские высоты. Они были отчётливо видны, т.к. туман к 9-ти часам утра уже окончательно рассеялся. Ланжерон не поверил офицеру, которого совсем не знал, и подумал, что тот принял австрийцев за французов, однако всё же приказал произвести тщательную рекогносцировку и немедленно доложить о её результатах. Но уже минуту спустя командующий 2-й колонной получил донесение от графа Каменского, что французы большими силами занимают Праценские высоты. Генерал-майор, не дожидаясь повелений от начальства, повернул свою бригаду обратно, выстроил фронт и поднялся снова на гребень высот к югу от деревни Працен, где столкнулся с «очень большими массами» французов.

Это были части дивизии Сент-Илера, вероятно 10-й лёгкий полк, который был атакован во фланг, и едва не подвергся разгрому. Спасать его пришлось самому дивизионному командиру, бросившемуся в контратаку во главе батальона 14-го линейного полка. Положение французов в этот момент было угрожающим. 

Ланжерон немедленно помчался назад к бригаде Каменского, чтобы лично убедиться в этих невероятных известиях, и попытаться разобраться в запутанной обстановке. Впоследствии он весьма сожалел о таком непродуманном с его стороны поступке, из-за которого он потерял драгоценное время и утратил управление оставшейся частью колонны. По его мнению, он должен был остановить свою колонну, вывести её из сражения, и немедленно повести к Працену. Предварительно надо было, конечно же, договориться об объединении усилий с Пржибышевским, и уведомить Буксгевдена. Несмотря на всю импульсивность и непродуманность действий Ланжерона это всё же был поступок, в отличии от бездействия Пржибышевского и особенно Буксгевдена, который как оказалось впоследствии тогда уже получил приказание от Кутузова об отступлении. Начальник первых трёх российских колонн не выполнил приказ главнокомандующего, и не предпринял вообще ничего, несколько часов оставаясь в преступном бездействии. 

Бездействовал и Пржибышевский, более того он не разрешил бригаде генерал-майора Селехова замыкающей его колонну вернуться на Праценские высоты, а потребовал от того продолжить марш вслед за основными силами. Около 9 1/2 часов утра Селехов приблизился к группе Вимпфена, но в этот момент его батальоны подверглись орудийному обстрелу  с тыла со стороны тех самых французских войск, которых он обнаружил ранее. Тогда генерал-майор решился  сам без позволения начальства развернуть свою бригаду и выстроить фронтом к той самой горе, с которой она только что спустилась. Полковник князь Сибирский 1-й, став во главе своего гренадерского батальона Нарвского полка, и последовавшего за ним Азовского полка, повёл их опять на гору, намереваясь зайти неприятелю во фланг или даже в тыл. Однако, когда российские батальоны приблизились к вершине артиллерийская канонада с французской и русской сторон внезапно прекратилась. 

Праценские высоты скрывали расположение неприятельских войск, обнаружить их визуально не удавалось, также не было возможности произвести кавалерийскую разведку, т.к. у Селехова не было ни одной кавалерийской части. Тогда он приказал  своему отряду возвращаться к остальным войскам колонны, которые ничем не поддержали его движение. Подольский полк генерал-майора Левицкого и 2 батальона Нарвского полка были удержаны у Сокольница Вимпфеном, более того оба батальона Нарвцев были потребованы Пржибышевским в качестве резерва на западный берег Гольдбаха, и ушли туда около 11-ти  часов утра под командой полковника Мезенцева. Туда же в Сокольницкий замок убыл и Вимпфен, которому командующий колонной приказал организовать прикрытие правого фланга и тыла головных частей 3-й колонны. 

Селехов, к 11-ти часам возвратившийся к Подольскому полку, внезапно обнаружил, что неприятельские колонны занимают теперь высоты, где ещё недавно проходили головные части 2-й колонны графа Ланжерона. Выставив против бригады Селехова артиллерийские батареи, французы открыли по нему канонаду, в то же время развернув свою пехоту против бригады Каменского. Селехов приказывает полковнику Сибирскому немедленно повернуть его батальоны и идти к той высоте «большими шагами», Подольский полк генерала Левицкого должен был следовать туда же, составляя вторую линию.

Хотя основные силы французов на Праценских высотах были обращены против Каменского, бригаде Селехова не удалось сходу подняться на гору. Сент-Илер выставил против неё большие массы стрелков, которые осыпали сверху роями пуль развернутые линии российских батальонов, нанося им большие потери. Селехов выслал вперёд своих застрельщиков, выделив их из составов батальонов, но число их было во много раз меньшим, чем у французов, и они не могли сбить их с позиций. Тем не менее, положение дивизии Сент-Илера в этот момент было почти катастрофическим. После 10-ти часов утра ей пришлось вести бой на три фронта: против остатков колонны Милорадовича, против бригады Каменского, и против наступающей бригады Селехова. Однако французский генерал не потерял присутствия духа и сумел воспользоваться разобщённостью российских и австрийских войск различных колонн, противостоявших его дивизии. Концентрируя свои усилия последовательно на одном из противников, он сумел продержаться более получаса до подхода  своих резервов и дивизии Вандама. Теперь сам Сульт управлял здесь боем этих двух дивизий своего корпуса. Подтянув 6 12-ти фунтовых пушек из корпусного артиллерийского резерва, маршал лично руководил их огнём. Тяжёлые ядра французских пушек проламывали огромные бреши в сомкнутых рядах российской пехоты.    

Ланжерон, прибыв к Каменскому, убедился в полном разгроме 4-й колонны и повальном бегстве её войск. Теперь одна единственная бригада российской пехоты пыталась защищать Праценские высоты. Её героический бой заслуживает особого описания, но оно выходит за рамки данной работы. Для рассказа же о действиях войск 3-й колонны и о сражении у Сокольница важно то, что Ланжерон, пробыв некоторое время в боевых порядках бригады Каменского, бросился вскоре обратно в Сокольниц, чтобы привести оттуда все какие только было возможно войска. Но за время его отсутствия обстановка в районе этой деревни сильно изменилась.

НАСТУПЛЕНИЕ ВОЙСК ДАВУ НА СОКОЛЬНИЦ 

Прибывший к 9-ти часам утра на крайний правый фланг французский маршал Даву вскоре узнал о тяжелейшем положении у Сокольница бригады Мерля из дивизии Леграна корпуса Сульта. Даву немедленно по прибытии к месту сражения головных частей своего корпуса - бригады генерала Лоше (48-й и 111-й линейные полки полки, примерно 1500 человек) из дивизии Фриана бросает их в наступление. Бригада подошла, когда уже батальоны 26-го лёгкого в беспорядке отступали к западу от Сокольница. Около 10-ти часов утра генерал Лоше выстроил 48-й линейный полк в колонну к атаке и повёл его на штурм высоты примыкавшей к деревне. Одним ударом ему удалось взять холм, захватить 6 орудий и отбить два знамени. 48-й линейный ворвался в Сокольниц, вытесняя из него войска Ланжерона на восточный берег Гольдбаха. Это были головные подразделения Курского мушкетёрского полка, который замыкал колонну бригады Олсуфьева, и ещё не целиком переправился через ручей. 

Фриан помчался к голове 3-й бригады Кистера – последней части его дивизии ещё не введённой в бой, намереваясь повести её в атаку к северу от Сокольница на войска Пржибышевского. Но в этот момент его разыскал адъютант, сообщивший, что 48-й полк на углу двух главных улиц был контратакован колоннами Курского мушкетёрского полка, и едва не был разгромлен. Фриан немедленно скачет на юг, и бросает на помощь 48-му 111-й линейный полк, которому удаётся пробиться в селение и очистить от русских войск главную улицу, спасая тем самым остатки полка.

Но и 111-й полк в свою очередь также был контратакован Курскими мушкетёрами. Пьемонтцы большей частью составлявшие этот французский полк бросились в беспорядке отступать. Остановиться их заставил лишь пример орлоносца 1-го батальона старшего сержанта Комбе отчаянно отбивавшегося от нескольких русских солдат. Воодушевленные итальянцы вторично атаковали деревню, на главной улице которой опять закипел бой. На помощь нашему Курскому полку подошли батальоны Выборгского и Пермского мушкетёрских полков, которые совместными усилиями выбили пьемонтцев из деревни. Лишь остатки 48-го линейного полка закрепились в домах и обороняли южную часть Сокольница.

Значительного успеха добились также и войска Пржибышевского. Егеря Миллера отбили у французов два орудия и сходу ворвались на Сокольницкие высоты. Шеф егерей 7-го полка генерал-майор Миллер 3-й так рапортовал о действиях своего полка при взятии селения Сокольниц. «Прикрывая двумя батальонами вверенного мне полка 3-ю колонну, исполнив без замедления предписанное в диспозиции с наилучшим успехом, опрокинул неприятеля; выгнав его из м.Сокольниц, заставил оставить 2 орудия и, преследуя его до высот (за этим селением), остановился и удерживал неприятеля для беспрепятственного прохода чрез м.Сокольниц остальных войск  колонны».

Галицкий полк задерживался, отстав от егерей, Пржибышевскому пришлось самому  торопить его с занятием позиций к западу от замка с целью прикрытия проходов для остальных войск колонны. Полковник Воейков, очевидно с гренадерским батальоном Галицкого полка первым развернулся за замком, заняв позиции на правом фланге между озером и самим Сокольницким замком. Остальные батальоны полка, выходившие из замка, не успели развернуться, когда попали под мощный артиллерийский обстрел, и были атакованы французской кавалерией, а затем и поддержавшей её пехотой. 

Очевидно, в это время к северу от селения в атаку пошла бригада генерала Жоржа Кистера. Вероятно, её наступление предваряла атака французской кавалерии. Здесь могли действовать части 11-го и 26-го конно-егерских полков бригадного генерала Маргарона, а также часть драгунских полков дивизии Бурсье. 

Генерал Миллер прямо писал, что неприятельская кавалерия атаковала полки 3-й колонны, выходившие из селения, «дабы не дать нашей пехоте выстроиться». 

33-й линейный полк из бригады Кистера атаковал замок и возможно даже смог прорваться внутрь его, а 15-й лёгкий полк из этой же бригады ворвался в Сокольниц с севера и завязал бой с Галицким полком. Для его поддержки Пржибышевский, проезжавший в этот момент через замок, сам направил Бутырский полк.  

 «Пройдя деревню на большой равнине, мы выстроили фронт и пошли вперёд; неприятельские ядра начали попадать во фронт и вырывали людей на-кось (т.е. - наискось) так, что ударит в первую шеренгу, а во второй, где хорошо умели стрелять, бьёт не заднего, а стоящего вправо, а в третьей стоящего ещё правее».

Возможно, что, оказавшись под этим артиллерийским обстрелом, шеф Галицкого мушкетёрского полка генерал-майор И.А.Лошаков получил контузию при падении с убитой ядром лошади, и покинул батальоны своего полка, которые разворачивались на равнине после выхода из ворот Сокольница. Обстоятельства его контузии и отбытия в тыл весьма туманны, ясно лишь одно, что Лошаков оставил свой полк, даже не сдав команды, и никого не поставив в известность. В результате его полк лишился надлежащего управления в сражении, разделился на части, действовавшие разрозненно и без должного взаимодействия. Хорошо зарекомендовал себя в течении всего сражения лишь гренадерский батальон Галицкого полка, об активных действиях которого в начальной фазе боя сохранились достоверные сведения.

Заметив беспорядки, которые возникли после кавалерийских атак неприятеля в частях колонны, Миллер решился вернуться к замку, чтобы лично восстановить порядок. Всего с несколькими адъютантами в конном строю генерал помчался прямо сквозь французские кавалерийские массы. Пробившись к нашей пехоте, он своим присутствием ободрил её, а умелыми распоряжениями восстановил порядок. Возглавив действия батальонов Галицкого полка, Миллер отбил французские атаки и опрокинул их кавалерию, но сам был тяжело ранен. Когда он ехал верхом во главе одного из батальонов, воодушевляя его очевидно для атаки высот за Сокольницем, внезапно один из эскадронов французской конницы налетел прямо на линию батальона. В завязавшейся рукопашной схватке Миллер был ранен пистолетной пулей навылет в шею, и упал с лошади, после чего прямо над ним промчался весь неприятельский эскадрон. Затоптанный лошадьми российский генерал получил серьёзные повреждения, у него был измят череп, возможно, он также был изрублен саблями, пистолетная пуля повредила ему «жилы ручные», отчего он лишился владением рук, также у него отнялся язык и ноги.  Замертво его вынесли с поля боя и попытались доставить в ге-неральную гаупт-квартиру русской армии, но все пути за ручьём Гольдбахом были уже перерезаны французами, и кортежу с раненым генералом пришлось возвращаться в Сокольницкий замок.

Вместо Миллера командовать головными частями колонны Пржибышевский послал генерала Штрика, который, по словам самого командующего колонной достаточно успешно «удерживал усилившегося неприятеля в прежней позиции». Но поддержать его Пржибышевский смог только Бутырским полком, 2 батальона Нарвского полка он был вынужден оставить под командой Вимпфена для прикрытия тыла и правого фланга колоны, ввиду того, что французы ворвались на Праценские высоты и вели там бой, как считал Пржибышевский с арьергардом колонны Ланжерона.

Выдвинутый Вимпфеном или Пржибышевским по направлению к Кобельницу, т.е. на крайний правый фланг для его прикрытия, а также  и для взаимодействия с 4-й колонной один батальон Нарвского мушкетёрского полка вскоре был внезапно атакован превосходящими силами французов. 

Это была бригада генерала Левассёра из состава 3-й дивизии Леграна 4-го корпуса Сульта, которая прошедшей ночью заняла Кобельниц и позиции южнее этой деревни. Наличие таких крупных сил французов в этом пункте на левом берегу Гольдбаха диспозицией Вейротера не предусматривалось, и тем более неожиданны были их активные атакующие действия. 18-й и 75-й линейные полки Левассёра после непродолжительного боя прижали батальон российских мушкетёров к стенам фазаньей фермы и разгромили его. Возможно, что уже в этом бою генерал-лейтенант Вимпфен был тяжело ранен и выбыл из строя. Во всяком случая именно так писал сам Пржибышевский, что тот «вскоре был атакован, разбит и ранен». 

Пржибышевский не среагировал и на это «последнее предупреждение», хотя он обязан был догадаться, что раз французы атакуют его из Кобельница, то их самих в этой деревне никто не атакует, и 4-й колонны там нет и в помине. Правда, убедиться в этом Пржибышевский не имел никакой возможности, его колонне не было придано вообще никаких союзных кавалерийских частей!!! которые могли бы быстро наладить связь и произвести дальнюю разведку. Не было такой кавалерии и у 4-й колоны!!! Как будто  тот, кто распределял войска по колоннам, намеренно удалил кавалерию с самого важного направления, чтобы удар Наполеона там был абсолютно неожиданным. 

К 12-ти часам утра положение разрозненных частей 3-й колонны было едва ли не катастрофическим. Войска Пржибышевского были почти окружены и атакованы с трёх сторон. Бригада Селехова, отходившая от Праценских высот, утратила всякое взаимодействие с остальными частями колонны; батальоны Вимпфена были атакованы с севера превосходящими силами французов, и едва не уничтожены; с запада головные части колонны также подверглись атакам подошедших войск Даву.

 «Тут нас отодвинули несколько назад и остановили фронт в небольшой лощине.

Тут и неприятельская линия выстроилась, и давай поливать нас из орудий и ружей, а их кавалерия начала в рассыпную выскакивать в атаку. У нас вызвали охотников, чтобы отогнать от фронта французских застрельщиков, которые вместе со своей конницей начали близко подбегать к нам. Я выскочил в охотники. В это время французская кавалерия наскочила на нас. Из фронта нам закричали: «стрелки берегись!» И мы влево и вправо разбежались. Французская конница бросилась тоже в сторону, а мимо меня скачет их офицер, я приложился, выстрелил – он повалился, а лошадь его ускакала. Я подбежавши стащил с него шинель и тут же надел, а свою бросил. Часов француза некогда было смотреть, я рад был, что шинель поймал; было очень холодно, ведь зимнее время стояло, уже и снег выпал, только не велик был».

После тяжёлого ранения генерала Миллера, руководить действиями передовых частей колонны Пржибышевского стал генерал Штрик, оставшийся вообще единственным генералом в строю после «отъезда» в тыл шефа Галицкого полка Лошакова. Егеря 7-го полка отступившие по началу, после того как лишились своего командира аж за ручей, постепенно закрепились в парке и за каменной оградой замка. Затем стремительной атакой российские егеря выбили слабый по численности французский 15-й лёгкий полк из замка, а вскоре очистили от французов и весь парк. Возможно, это произошло около 11-ти часов. 

«Я раза четыре ещё выпалил из ружья, как вдруг почувствовал, что правую ногу мне точно чем обожгло; ступить на неё и ходить уже не мог, я был ранен. Двое подскочили, взяли меня и повели за фронт».

Французы вскоре попытались отбить замок, но потерпели неудачу. Поражением закончилась и ещё одна их попытка. Обескровленная бригада Кистера отступила на высоту к северу от Сокольница и заняла там оборону, окончательно отказавшись от наступательных действий. 

Сентенции западных историков, и вторящих им «наших отечественных», о героических и умелых оборонительных действиях немногочисленных войск Даву против пятикратно его превосходящих трёх российских колонн, не выдерживают никакой критики. Во-первых, французский маршал располагал не 10-ю, а, примерно, 13-14-ю тысячами войск, как своего корпуса, так и корпуса Сульта, а также двух драгунских дивизий. А во вторых, из 62-х российских и австрийских батальонов, входивших в состав войск этих трёх колонн, почти половина так и не была задействована в сражении с войсками Даву, т.е. из 40-тысячной группировки едва 25 тысяч сражались против частей французского маршала. Не имевшие единого руководства, в отличии от французов, российские колонны наносили нескоординированные разрозненные удары, и не смогли развить свой успех. Буксгевден вообще приостановил действия 1-й колонны, лишив поддержки другие колонны. В таких условиях Даву конечно же было немудрено продержаться до 1 часа дня на высотах левого берега Гольдбаха.

Примчавшийся с Праценовских высот в Сокольниц Ланжерон тут же начал выводить из селения войска своей колонны, чтобы послать их на помощь Каменскому. Это было достаточно трудным предприятием. Только два батальона Курского мушкетёрского полка, не совсем ещё прошедшие через Сокольниц, беспрепятственно смогли переправиться обратно на левый берег ручья Гольдбаха. Не дожидаясь сбора остальных частей, Ланжерон тут же их отправил назад к Працену. Вывести из боя 8-й егерский и Выборгский мушкетёрский полки и провести из через Сокольниц оказалось неизмеримо сложнее. Как только они начали оставлять свои позиции, ободрённые французы, тут же со всех сторон набросились на них. Австрийская батарея конной артиллерии оставившая свои позиции галопом бросилась по дороге к переправе, едва не растоптав марширующие российские батальоны, чем внесла страшную сумятицу в их ряды. Французские стрелки, проникшие в Сокольниц, заняли позиции за заборами и в домах и расстреливали проходящие по улицам российские колонны. Под самим Ланжероном была ранена лошадь в тот момент, когда он переезжал по мосту через Гольдбах. Только огнём полковой артиллерии Выборгского полка, выставленной на восточном берегу ручья удалось сдержать натиск французов. Однако путь отхода для других частей 2-й колонны был отрезан. 

ОТСТУПЛЕНИЕ С ПРАЦЕНСКИХ ВЫСОТ

Выведенные Ланжероном батальоны уже не было смысла посылать к Працену. Бригада Каменского, несмотря на отчаянное сопротивление в присутствии самого главнокомандующего, к 11-ти часам утра была вынуждена уступить численно превосходящим французским войскам. Обескровленные Фанагорийский гренадерский и Ряжский мушкетерский полки отступили по направлению к Гостиерадеку. 

Бригада Селехова также не долго продержалась на склонах горы, расстреливаемая сверху огнём стрелков и тяжёлой французской артиллерии. Союзная австрийская артиллерия, бывшая в составе российских войск и вовсе не выдержала неприятельской канонады, австрийцы попросту бежали, бросив свои орудия. После чего фронт  батальонов Селехова  был быстро разбит неприятельской артиллерией и рассыпался на части. Полковник князь Сибирский 1-й тяжело раненый оставил поле боя. Впрочем, впоследствии в своей неудаче и ранении он обвинял генерала Селехова, якобы бросившего гренадерский батальон Нарвского полка на произвол судьбы, оставив его без поддержки других частей. Так или иначе, но все российские батальоны этой бригады, обескровленные в результате долгого и тяжёлого боя, откатились к ручью Гольдбах

 Два батальона Курского полка спешившие на помощь к Каменскому не застали его на высотах, они даже не успели подняться на их гребень, когда столкнулись с уже спускавшимися оттуда французскими колоннами. Стремясь хоть  как-то облегчить положение отступающих российских войск, Курский полк попытался атаковать с тыла 14-й и 36-й линейные полки  2-й бригады генерала Тьебо дивизии Сент-Илера. Но те ударили сверху и зажали русские батальоны в глубокой лощине. 

 По некоторым сведениям  Подольский мушкетёрский полк, всё же возможно попытался поддержать атаку Курского полка, продержавшись на склонах горы несколько дольше остальных частей бригады Селехова. Но полк был крайне малочисленный, после сражения под Шенграбеном насчитывавший в строю всего 709 человек, и не успел ничего предпринять, как Куряне были уже окружёны и разгромлены. Курский полк, расстреливаемый артиллерией, в короткое время потерял половину состава своих двух батальонов одними только убитыми и тяжело ранеными. Остатки подверглись атакам французской кавалерии, были полностью рассеяны, и почти поголовно уничтожены. 

Генерал Тьебо писал: «…мы не брали в плен, мы не могли рисковать; никто ни перед чем не останавливался, и, таким образом, в нашем тылу не оставалось ни одного живого врага». Трофеями французов стали знамёна и полковая артиллерия.  В Курском полку, возрождённом после Аустерлицкой битвы, сохранялось полковое – «белое» знамя, спасённое подпрапорщиком Григорием Васильевичем Сверщевским (Свиричевским), который подобрал его после ранения портупей-прапорщика Лаврова. Укрыв полотнище на своём теле, он сохранял его в плену до тех пор, пока ему не удалось бежать и догнать русскую армию. 24-го декабря этого же года Кутузов докладывал императору о доставлении к нему подпрапорщиком спасённого знамени. Два (или по другим данным четыре) «цветных» знамени были захвачены французами, судьба остальных знамён неизвестна. Всего же все три батальона Курского полка потеряли в Аустерлицкой битве до 1600 человек убитыми ранеными и пленными. Спастись удалось всего лишь нескольким десяткам человек. Полк практически перестал существовать, таких поражений русской армии ещё не доводилось испытывать. 

Подольцы, чудом избежали подобной участи, преследуемые частями бригады Левассёра и 36-м линейным полком из дивизии Сент-Илера, они быстро откатились по склону Праценских высот,

Но ещё более трагические события были впереди. Буксгевден наблюдавший воочию гибель Курских батальонов убедился наконец-то в бесперспективности своего стояния на месте. Он отдал приказ о немедленном отступлении через Тельниц войскам 1-й и 2-й колонн, с Пржибышевским связи у него так и не было.

ОБОРОНА СОКОЛЬНИЦА ЧАСТЯМИ ВОЙСК 2-Й И 3-Й КОЛОНН

После ухода из Сокольница Ланжерона с 8-м егерским и Выборгским мушкетёрским полками, на западном берегу ручья оставались из его колонны 3 батальона Пермского мушкетёрского полка, и 1 батальон Курского полка. Они были отрезаны атакой дивизии Фриана от пути отступления вместе с частями 3-й колонны: 2-мя батальонами 7-го егерского полка, 3-мя  батальонами Галицкого, 3-мя – Бутырского, и 2-мя - Нарвского мушкетёрских полков. Всего, вероятно, более 7-ми тысяч человек. Им противостояли едва ли большие силы Даву.

 Пржибышевский должен был попытаться пробиться на восточный берег Гольдбаха, тем более что он там оставил в резерве ещё до начала сражения часть своей колонны: Азовский и Подольский мушкетёрские полки, а также один батальон Нарвского полка, которые теоретически могли поддержать его прорыв. Но начальник 3-й колонны ничего не предпринимал. 

Генерал Вимпфен, официально командовавший резервом 3-й колонны также оставался в бездействии, безучастно наблюдая, как с Праценских высот на него спускаются превосходящие силы французской армии, хотя возможно в это время он был уже ранен, что извиняет его пассивность. 

По собственной инициативе командиры отдельных частей приняли меры предосторожности для сохранения своих знамён, отправив их сначала в Сокольниц, а затем и далее в тыл. Известно, что знамёна гренадерского батальона Галицкого мушкетёрского полка давно уже находились в этом селении, когда туда прибыла знамённая группа 1-го мушкетёрского батальона этого же полка.  

 После захвата французами Праценских высот, и отражения наступления российской гвардии Наполеон перенацелил свой главный удар на группировку Буксгевдена. Императорская гвардия, гренадеры Удино и корпус Сульта повернув на юг, должны были обойти российские войска, отрезать им пути отступления на восток, окружить и совместным ударом с запада с корпусом Даву уничтожить. 

Первыми на пути главных сил армии Наполеона оказались части 3-й колонны Пржибышевского. Это была бригада Селехова, откатившаяся от Праценских высот к восточному берегу Гольдбаха, а также 2 батальона Нарвского полка под командой Вимпфена.

Для атаки этой резервной группы, номинально подчинявшейся генерал-лейтенанту Вимпфену, и состоявшей из сильно пострадавших 9-ти батальонов трёх полков: Нарвского, Подольского и Азовского на восточном берегу Гольдбаха была назначена 1-я пехотная дивизия Сент-Илера из 4-го корпуса Сульта, а также бригада Левассёра и 3-я драгунская дивизия Бойе. С левого фланга отряд Вимпфена атаковали 18-й и 75-й линейные полки Левассёра, к которым присоединились также и Корсиканские стрелки. 36-й линейный ведомый генералом Тьебо нацелил свой удар в направлении Сокольницкого замка. Южнее действовала 3-я драгунская дивизия. 

Батальоны группы Вимпфена занимали разрозненные позиции на восточном берегу Гольдбаха, без надлежащего взаимодействия между собой, и значительно уступали французам в численности. В Азовском мушкетёрском полку, также как и в Подольском, сильно пострадавшем в Шенграбенском сражении было в строю всего 990 человек, а в гренадерском батальоне Нарвского полка - едва больше 500 человек, к тому же они понесли большие потери при попытке отбить Праценские высоты. Понесли потери и два мушкетёрских батальона Нарвского полка, атакованные ранее бригадой Левассёра. 

Но, тем не менее, российские войска, попав под удар, направляемый самим Наполеоном, оказали французам ожесточённое сопротивление. Возможно им удалось продержаться в течении целого часа, где-то с 1-го до 2-го часа по полудни, пока Наполеон не направил против них все  главные силы, оставив в резерве только свою гвардию. С большим трудом бригаде Левассёра удалось занять парк, а 36-му полку прорваться к замку. Раненый генерал-лейтенант Вимпфен истекал кровью (впоследствии он умер от ран), а мушкетёрский батальон Нарвского полка, в рядах которого он находился, был окружён и почти полностью уничтожен. Сопротивление его якобы было сломлено только тогда, когда Наполеон распорядился бросить в атаку со стороны Кобленца часть гренадёр резервной дивизии Удино, а именно бригаду Дюрока.

 Нарвцы пытались до последней возможности спасти  знамёна, срывая их с древков, и пряча на своих телах. Как минимум два из четырёх «цветных» знамён им удалось сохранить даже в плену, и впоследствии вернуть в полк. Портупей-прапорщик Гавриленко бежал из плена и в начале января 1806-го года доставил полотнище и кисти к русской армии. Знамя было возвращено в полк, а Гавриленко произведён в прапорщики. Портупей-прапорщик Михайло Шеремецкий сохранял одно из знамён мушкетёрского батальона полковника Раковского до самого выхода из плена в 1808-м году. Знамя уже не вернули в полк, а сдали на хранение в Архив Военного Министерства. В 1905-м году Шеремецкого навечно зачислили в списки полка.

Немногим больше, по сравнению с Нарвскими мушкетёрскими батальонами повезло другим частям группы Вимпфена. Подольский полк под командой генерал-майора Левицкого мощными ударами французов был отрезан вместе с частью Азовского полка от Сокольницкого замка, и от самого генерала Селехова с остатками Азовцев и Нарвских гренадер. Очевидно, Левицкому удалось вовремя выскользнуть из-под главного удара Наполеона, хотя он и утверждал, что его отряд сражался до 3-х часов пополудни, пока сам Левицкий не был ранен. Судя по потерям Подольцев – всего 180 человек (по официальным данным) из 709-ти полк не был отброшен к Сокольницу, а пошёл по восточному берегу Гольдбаха вслед за Ланжероном. Возможно, не всё было так гладко во время его отступления, т.к. известен факт, что в плен к французам попал портупей-прапорщик Лецык, сохранивший на себе одно из знамён. Ему удалось вскоре бежать из плена, и он смог до-ставить знамя в полк в начале 1806-го года.

Азовский же полк, очевидно едва не подвергся полному разгрому, разрезанный на части, он был сбит со своих позиций и стал отступать вслед за Подольцами. Поражение его было довершено ударом внезапно обрушившейся на него с гор французской 3-й драгунской дивизии. Шеф Азовского мушкетёрского полка генерал-майор Алексей Абрамович Селехов, видя невозможность удержать неприятеля, решил прорываться на соединение с Пржибышевским, перед этим он, по его собственным словам, приказал солдатам полка срывать с знамённых древков полотнища и прятать их. Белое знамя «шефской» роты спрятал на себе подпрапорщик Грибовский. Впоследствии он умер в плену, а знамя хранили барабанщик Кирилл Павлов сын Добош, и унтер-офицер Шамов. Знамя было возвращено в Россию только в начале 1808-го года и уже не попало в полк.

 Однако вряд ли всё было так красиво, как пишет Селехов, возможно, он попросту бросил свой полк. Известно, что на поле боя Азовским полком было потеряно несколько знамён. Одно из них, точнее раздробленное в двух местах древко с полотнищем, без копья и подтока, обнаружил уже ночью среди мёртвых тел унтер-офицер Замарин, раненый в левую ногу картечью и в левый бок штыком. Тут же на поле боя он зашил знамя к себе в рукав мундира под подкладку. Позднее Замарина подобрали местные жители и доставили в госпиталь в Брюнн, откуда его перевезли во Францию. Выздоровев, он бежал из плена ещё в 1806-м году, и, пройдя пол-Европы, доставил знамя в полк. Подвиг его был по достоинству оценён, Замарина произвели в подпоручики.

Также достоверно известно то, что Селехов оставил без поддержки Нарвский гренадерский батальон, уведя Азовский полк, что и вызвало в дальнейшем обвинение его в трусости со стороны полкового командира Нарвского мушкетёрского полка. Полковник князь Александр Васильевич Сибирский 1-й прямо заявлял: «что он, Селехов, прятался во время сражения и не находился в деле». 

Сам же Нарвский гренадерский батальон был почти полностью уничтожен, сражаясь до конца, но, не сходя со своего места. Полковой командир Нарвского мушкетёрского полка князь Сибирский 1-й весь израненный, не видя способа спастись, приказал капитану Гофману и портупей-прапорщику Лысенкову (Лысенко) сорвать и спрятать белое знамя «шефского» батальона. Попав в плен, они сохранили полковое знамя и переправили его в Россию в середине следующего года через российского посла в Вене.  Гренадер этого батальона Пётр Нестеров подобрал у убитого портупей-прапорщика знамя, сорвал полотнище и обмотал вокруг своего тела. Попав в плен, он и там сберёг знамя, а вскоре сумел бежать и доставил его в феврале следующего 1806-го года к армии. Знамя было возвращено в полк, а самого Нестерова произвели в унтер-офицеры и наградили 100 рублями. 

Части Азовского полка, даже, несмотря на то, что он был брошен своим шефом, удалось вырваться из окружения и уйти на соединение с войсками Ланжерона и Буксгевдена, очевидно вдоль восточного берега Гольдбаха. Хотя это движение вряд ли было организованным отступлением, о чём свидетельствуют факты потери полком знамён. 

 Ещё одно знамя Азовского полка спас унтер-офицер Семён Артемьев сын Старичков. Весь покрытый ранами он спрятал полотнище на своём теле, и уже в плену, умирая, передал его рядовому Бутырского полка Алексею Чайке. Тот в свою очередь отдал его через несколько дней разменянному из французского плена подполковнику Бутырского же полка Трескину, который и доставил знамя  7-го декабря 1805-го года к русской армии. После выяснения всех подробностей возвращения и спасения этого знамени его вернули в Азовский полк. Семье Старичкова государство за его подвиг выплачивало пенсию, а самого героя посмертно в 1906-м году навечно зачислили в списки полка. Знамя же в 1866-м году было передано на хранение в город Калугу – родину Старичкова, где сберегается и поныне.

 Потери Азовского полка в битве не были такими катастрофическими по сравнению с другими частями 3-й колонны, если верить данным Михайловского-Данилевского, из 990 человек недосчитались 400.

Самому же Селехову удалось прорваться в Сокольниц, на улицах которого царила полная неразбериха. Кругом были заторы из повозок, орудийных упряжек и зарядных ящиков, повсюду лежали сотни раненых, французы были перемешаны с русскими. 

Одновременно с атакой французов на фланг и тыл 3-й колонны, Даву около 14-ти часов дня начал решительное наступление на войска Пржибышевского с фронта на правом берегу Гольдбаха, с целью отбить Сокольниц. Как минимум в атаку было брошено 5 французских полков: 15-й лёгкий, 3-й, 33-й, 108-й и 111-й линейные. 

 «Между тем спереди французы стали сближаться, а другой их отряд обходил нас с правого фланга. С обеих сторон пошёл сильный ружейный огонь, наши всё ещё держались и никто не думал, что нам приходилось плохо».

Положение российских войск в районе Сокольница, подвергшихся ударам с разных сторон в этот момент стало по настоящему катастрофическим. Однако Пржибышевский всё ещё не решался на отступление без приказа свыше. Его войска, стоя на месте, отчаянно защищались, хотя вероятно имели ещё шанс прорваться из окружения, как сделали это не только Ланжерон, но и Подольский и часть Азовского полка. Тяжелее всего пришлось Пермскому мушкетёрскому полку, батальоны которого, очевидно, занимали обособленные позиции, не примыкая к группировке Пржибышевского. Они оказались впереди на острие удара войск маршала Даву. Батальону Курского полка под командой полковника Манюкина повезло несколько больше, он был ближе к частям 3-й колонны.

4 российских батальона были окружены, лишённые подвоза боеприпасов они  вскоре исчерпали все возможности к продолжению сопротивления и были разгромлены наголову. Хотя отдельным их подразделениям всё же удалось прорваться к северу, и соединиться с войсками 3-й колонны. Убитыми, ранеными и пленными один только Пермский полк потерял в сражении 5 штаб- и 39 обер-офицеров, а также 1684 нижних чина. Трофеями французов стали и 6 полковых орудий. Знамёна же были сорваны с древков и спрятаны на себе нижними чинами. «Белое» знамя «шефской» роты было спасено портупей-прапорщиком Карлуковым и подполковником Кузнецовым, сохранившими его в плену, и передавшими в полк в середине 1806-го года через российского посла в Вене. Одно из цветных знамён сорвал с древка и спрятал фельдфебель Стариков, попав в плен, он сумел бежать из него в первые  же дни, и доставил знамя к армии в начале января 1806-го года.  В 1806-м году в полку находилось одно «белое» и три «цветных» знамени, два из них, скорее всего, были вынесены вместе с вырвавшимися из окружения солдатами, их было вероятно немного, всего одна – две сотни, подпрапорщиком Ишлинским, произведённым за это в прапорщики.  Ещё одно знамя полка  было спасено портупей-прапорщиком Семёном Кублицким, попавшим в плен, но сохранившим полотнище, зашив его в мундир. Во французском госпитале его мундир по ошибке достался рядовому Курского полка Даниле Седычову, который уже перед самым возвращением из плена и представил знамя начальству. Оно было доставлено в Россию толь-ко в 1808-м году, и с того времени оставлено на хранении в архиве Военного министерства.

Отчаянное сопротивление российских солдат ожесточило не только французских солдат, но даже и самого маршала. Даву отдал приказ: «Чтобы ни один не ушёл», или по другой версии: «Пленных не брать».  Множество русских безоружных солдат, и даже раненых было переколото не только на поле боя, но и в домах в Сокольнице. 

Батальоны Пржибышевского полностью окружённые, лишённые какого-либо вразуми-тельного управления продолжали вести бой. Зачастую части одного полка были разобщены и оставались без взаимной поддержки. Гренадерский и 1-й мушкетёрский батальоны Галицкого полка, полка, например, сражались вместе, но ничего не знали о положении батальона своего полкового командира.

Селехов писал, что ему едва удалось проехать через Сокольниц на другую сторону селения, где он встретил полковника Воейкова со своим батальоном Галицкого полка «в должном виде и порядке стоящего и сражающегося, как храброго офицера».

Российский генерал приказывал рассеявшимся людям разных частей последовать примеру этого Галицкого батальона и выстроится во фронт, но солдаты его не слушались. Несколько раз он пытался увлечь за собой сбившихся в кучи людей, выезжая вперёд и приказывая им следовать за ним: «но ничто, ни увещевания, ни угрозы сильные не могли восстановить порядка и храбрости».

 Селехов, по-видимому, в этой ситуации впал в отчаяние, не в силах восстановить порядок он якобы даже несколько раз требовал у солдат застрелить его, что, конечно же, никто не осмелился сделать. Солдаты перестали слушаться и других приказов своих офицеров, отказываясь им подчиняться.

Пржибышевский же и вовсе не знал, что ему делать дальше. Из всех генералов бывших в составе войск его колонны с ним оставался сейчас только генерал-майор Штрик. Миллер 3-й был ранен, барон Вимпфен также, Селехов затерялся где то в Сокольнице. О генерал-майоре Левицком также не было ничего известно. Генерал-майор Лошаков – шеф Галицкого мушкетёрского полка находился и вовсе неизвестно где, во всяком случае, с полком он не попал в окружение. Его встретили знамённые группы двух батальонов Галицкого полка на выходе из Сокольница, которым он якобы, по его собственным словам, приказал следовать к резервным войскам. После сражения Лошакова обнаружили в вагенбурге армии, а спустя несколько дней он и вовсе самовольно уехал в Лемберг (Львов). Впоследствии его отдали под суд и разжаловали в рядовые. 

Генерал Штрик настойчиво советовал Пржибышевскому пока не поздно пройти через Сокольниц, и отступить для соединения с основными силами российской армии, но командующий колонной отговаривался незнанием того, где находится армия, и ничего не предпринимал. А между тем его части таяли под огнём на глазах, всё больше теряя порядок.

Пржибышевский, назначенный только накануне командующим войсками 3-й колонны, не знал своих подчинённых, даже генералов, не говоря уже про штаб-офицеров. И войска его не знали, как поляк он был совершенно чужд своим солдатам. Привести войска в порядок он оказался не в состоянии. Немногие, остававшиеся ещё в строю, офицеры полков его колонны, по собственному почину пытались восстановить положение, личным примером увлекая солдат. Один за другим они со знамёнами в руках бросались вперёд, но тут же падали сражённые неприятельским огнём. 

Оставшиеся без командования солдаты сбивались в кучи, но не прекращали сопротивления. Чтобы полковые знамёна не достались врагу наши солдаты срывали их с древков и прятали на теле, пытаясь проделать тоже самое с кистями и копьями-навершиями. 

Это сделали солдаты во всех полках колонны Пржибышевского. Портупей-прапорщики Бутырского мушкетёрского полка Измайлов 1-й и Николай Кокурин; Галицкого полка фельдфебели: Никифор Бубнов, Селиверст Куфаев и унтер-офицер Иван Волков; фельдфебель же Александр Андреев спрятал кисти и копьё. Кто из них принадлежал, к какому батальону точно неизвестно, возможно, что Куфаев был из 2-го мушкетёрского батальона, знамёна которого как раз и находились с группой Пржибышевского. Т.к. достоверно известно, что знамёна гренадерского и 1-го мушкетёрского батальонов были отправлены из Сокольница далее в тыл ещё задолго до разгрома колонны. Во время движения этих знамённых групп на них нарвалась французская кавалерия, взявшая почти всех в плен. Но полотнища знамён людям удалось спрятать на себе. В чрезвычайной темноте отдельным из них удалось бежать и впоследствии присоединиться к русской армии. Например, удалось спастись, и не попасть к французам в плен портупей-прапорщику Галицкого мушкетёрского полка Старову, вынесшему с собой знамя мушкетёрского батальона майора Чернявского, за что он и был произведён в прапорщики.

Спастись удалось также и портупей-прапорщику Полозову 1-му, который через три дня после битвы разыскал в вагенбурге шефа своего полка генерала Лошакова, и отдал ему вынесенное из боя «белое» знамя. Очевидно, его младший брат портупей-прапорщик Пётр Полозов 2-й также спас своё знамя. Раненый пулями в правую ногу и левое плечо, он попал в плен, где хранил знамя до 1808-го года. Возвращённое в Россию оно было сдано в Архив Военного Министерства, а позднее хранилось в Санкт-Петербургском арсенале.

РАЗГРОМ ГРУППИРОВКИ ПРЖИБЫШЕВСКОГО

Около 2-х с ½ или 3-х часов по полудни части корпуса Сульта окончательно разгромившие на восточном берегу ручья Гольдбах резервную группу 3-й колонны полностью окружили войска Пржибышевского, и выставили против Сокольница и замка сильные артиллерийские батареи. Их картечный огонь с небольшой дистанции просто выметал из селения, метавшиеся там толпы российских солдат. Дольше оставаться на этом месте нашим войскам не было никакой возможности, и наконец-то Пржибышевский решился пробиваться на юго-восток. Но перебраться через ручей под смертоносным артиллерийским огнём с другого берега российским войскам не было никакой возможности.

Тогда, видя невозможность возвращения назад на восточный берег Гольдбаха через Сокольниц, Пржибышевский решается идти на север «к селению Слапаниц» (современное – Шлапанице) где, по его мнению, согласно диспозиции Вейротера должна была находиться 4-я колонна. На самом деле он направлялся к Кобельницу, путь туда шёл по берегам болот, поросшим «несколько» деревьями, что, по мнению Пржибышевского, позволило бы укрыть людей и восстановить в их рядах порядок. К тому же там, по словам австрийского колонновожатого, бывшего при 3-й колонне, можно было найти выгодную оборонительную позицию.

Вот как сам командующий 3-й колонной объяснял впоследствии выбор такого решения. «По приведении в совершенное расстройство командуемой колонны, шёл с смешанными людьми от Сокольницкого замка вправо берегом болот к стороне деревни Слапаницы, в надежде сыскать способное место к переходу для соединения с армией. Сие не было ретирадою, а точным исполнением диспозиции для возвращения в прежний лагерь при Годиежеце, Нейнаге и Гершпице».

Остатки полков 2-й и 3-й колонн, подгоняемые картечным огнём французов, оставили Сокольниц и скопились на северной окраине селения и у Сокольницкого замка. Несмотря на понесённые потери, они ещё сохраняли боеспособность и представляли собой серьёзную силу, т.к. в строю оставалось несколько тысяч человек. Селехов писал, что их было ещё более 4-х тысяч, но, скорее всего, он несколько преувеличил число оставшихся солдат.

 Попадичев приводит любопытное свидетельство, о том, что шеф Бутырского мушкетёрского полка каким то образом попал в плен к французам, и разъезжал перед фронтом полка, уже без шпаги, уговаривая солдат сдаться. Чудовищный факт! Впрочем, Штрику было не в первой попадать к французам в плен, побывал он там ещё в 1799-м году, правда, по уважительной причине, будучи раненым в сражении под Бергеном в Голландии, а ещё ранее, в 1790-м он был в плену у шведов, правда недолго.

Хотя на сей раз, возможно генерал так поступил из гуманистических соображений. Он хотел договориться с французами о прекращении бессмысленной бойни, пытаясь спасти жизни своих солдат. Так или иначе, но Бутырцы старые суворовские ветераны его уже не слушали,  и продолжали бой до последнего заряда.

«Не знаю, как это случилось, что у нашего командира генерала Штрика взяли шпагу, он разъезжал уже без шпаги, повторял неоднократно: бросайте ребята, ружья, а то всех побьют; но наши, несмотря на это, беспрерывно заряжали и стреляли. Огонь усиливался всё больше и больше».

Французы, пользуясь своим численным превосходством и поддержкой артиллерии, просто расстреливали российские войска, почти исчерпавшие уже свои боеприпасы. Под градом неприятельских пуль и особенно картечи наши батальоны таяли на глазах. Дольше всех продержавшийся батальон Воейкова разрушился под ударами французской артиллерии на мелкие части, и, по словам Селехова вокруг всё «пришло в совершенное замешательство и беспорядок». 

«Тут сделалась каша, наши перемешались с французами, сикурса нам не подавали и неприятель одолел наших. Двое здоровых ребят, которые были при мне, говорят: что ж тут нам стоять – и тебя добьют и нас убьют? Бросили моё ружьё, взяли меня под руки и втащили в дом, где наших раненых было уже порядком. Суму с меня сняли и тут же бросили».

 Так или иначе, но российские войска, увлекаемые Пржибышевским, вышли из селения и двинулись на север вдоль течения ручья Гольдбах. Селехов сообщал, что к войскам Пржибышевского прибились люди самых разных званий, из самых разных колонн. Селехов заметил не менее 300 человек Курского мушкетёрского полка из 2-й колонны Ланжерона, и столько же если не больше из Пермского полка. Они последними выходили из Сокольница, и видимо ещё сохраняли некое подобие строя.  

Французы преследовали российские войска, окружая их со всех сторон, и расстреливая картечью. Двигаясь по открытой местности в течении почти двух часов (как писал Селехов, но скорее всего он опять преувеличил временной отрезок) под беспрестанным огнём французов колонна Пржибышевского сбилась  в одну бесформенную массу, и смогла пройти едва около 2-х вёрст.

Генерал Селехов, следуя, скорее всего в арьергарде колонны, якобы всё время порывался остановить людей, собрать их в некоторое подобие строя и организовать сопротивление преследующим французам, но это ему, конечно же, не удавалось. Собрав и построив одну группу солдат, он отъезжал к другой, и пока собирал и строил других - первые разбегались, не внимая,  призывам Селехова «стоять до последнего». В этом вряд ли было так уж много вины солдат, в сомкнутых боевых порядках они несли неоправданно большие потери от огня французов, будучи не в силах им противопоставить свой, и просто инстинктивно рассыпались в разные стороны, чтобы уберечься от обстрела в складках местности.

По словам Селехова Пржибышевский вёл колонну просто на убой. Находясь под обстрелом на открытой местности, наши войска потеряли убитыми и ранеными до 2000 человек, и столько же примерно было взято в плен. Даже если Селехов преувеличил эти числа в несколько раз, всё равно, очевидно, что в таких условиях на марше потери должны были быть огромными. 

По утверждению штабс-капитана Нарвского мушкетёрского полка Боровитенова 2-го российские войска были атакованы сразу двумя французскими колоннами у озера лежащего всего в полуверсте от Сокольница, и «были от тех колонн поражаемы беспрерывным огнём».

Под ударами французов со всех сторон колонна рассыпалась на части, толпами людей загоняли в топкие болота по берегам ручья, где солдатам приходилось бросать оружие, и, в конце концов, сдаваться в плен. Остатки же полков 2-й и 3-й колонн медленно продолжали следовать за Пржибышевским. 

Генерал-майор Селехов якобы увидел его на марше, когда тот «тихими шагами и скромно ехал к стороне Брюна, и куча людей следовала ему». 

В 4 часа по полудни уже в начинающихся сумерках из-за ухудшившейся погоды и пошедшего снега, Пржибышевский вывел остатки своей колонны на высоту ввиду Кобельница. Для чего он это сделал Селехов, конечно же, не знал, он сообщил только, что тут они были окончательно окружены, и не видели «никакого средства, чтобы пробиться». Пржибышевский предполагал, что его войска смогут перейти по плотине на другой берег Гольдбаха, и пройдут через Кобельниц (хотя он по-прежнему считал, что это был Слапаниц). Селение, конечно же, было занято французами, никаких войск 4-й колонны там не было и в помине. 

На мосту через ручей или по другим источникам на плотине через озеро близ Кобельница стояла колонна каких-то войск. Прапорщик Пермского мушкетёрского полка Шубин, находившийся неподалёку от Пржибышевского, утверждал, что российский генерал послал к ним казака, чтобы разузнать, что это за войска. Оказалось, что это, конечно же, были французы. По возвращении посланца Пржибышевский повёл свою колонну дальше вдоль Гольдбаха, не решившись идти на прорыв прямо в лоб на плотину занятую неприятелем. Правда, впоследствии генерал оправдывался тем, что якобы его войска сами отказались идти в атаку. 

У Пржибышевского оставалось совсем немного боеспособных людей. Вокруг него и Селехова сбились в кучу от 300 до 500 человек самых разных чинов, всё, что осталось от едва ли не 10-ти тысячной группировки российских войск, некогда сражавшихся в Сокольнице и замке.

Окружавшие их французы не рисковали, однако же, атаковать даже такую малую горстку отчаявшихся людей, они продолжали расстреливать их издалека, по временам  подсылая переговорщиков. Французские то драгуны, то гусары по одному подскакивали к фронту и уговаривали бросать оружие. Но никто их не слушал, и наши солдаты продолжали валиться на снег, сражённые ружейными пулями и картечью.

Наконец в толпу российских солдат сзади врезался на полном ходу 8-й гусарский полк из лёгкой кавалерии 4-го корпуса Сульта. Всадников в строю было едва ли больше 80 человек, но генерал Пржибышевский не смог организовать оборону, да видимо даже и не пытался, он писал, что «был не в силах восстановить порядок». Скорее всего, он помышлял теперь лишь о сдаче в плен. По утверждению всё того же прапорщика Шубина Пржибышевский «отъехал вперёд от колонны на самое малое расстояние к ведущему атаку неприятельскому кавалерийскому полковнику». На генерала бросились три французских кавалериста, но им наперерез устремился какой то российский офицер, прикрывший генерала от ударов. Однако все жертвы были напрасны, Пржибышевский снял с головы шляпу и отдал командиру 8-го гусарского полковнику Франчески свою шпагу.

Лишь его солдаты не желали сдаваться, они ещё пытались сопротивляться. В разгоревшейся суматошной перестрелке они ранили в голову лошадь под самим Пржибышевским. Прапорщик Бутырского мушкетёрского полка Денисов утверждал, что во время этого нападения кавалерии кто-то из российских генералов (Пржибышевский или Штрик) первым крикнул «Пардон!» и сдался в плен. Пржибышевский утверждает, что неподалёку от него и одновременно  с ним сдался в плен и генерал-майор Селехов. Про Штрика же он вспоминал, что увидел того позднее ехавшего верхом на дороге к Брюнну, когда самого командующего 3-й колонной гнали туда пешком вместе с остатками его войск.

Про генералов «скинувших шляпы», когда остатки 3-й колонны были атакованы сзади французской кавалерией, вспоминал штабс-капитан Нарвского полка Боровитенов 2-й. Однако он не называет их по фамилиям, и к тому же штабс-капитан был незадолго до того ранен ружейной пулей «в живот и навылет в спину», и находился  достаточно далеко от места сдачи генералов в плен.

 Штабс-капитан Галицкого полка Грекулов 1-й свидетельствовал, что он был вынужден отдаться в плен, «не имея более средств защищаться», только тогда когда заметил уже сдавшихся генералов Пржибышевского и Штрика.

Пржибышевский, сдавшись в плен «ввиду всех» вместе с французским полковником подъехал со снятой шляпой к своей колонне и уговаривал солдат сложить оружие. По свидетельству капитана Курского полка Муратова 1-го генерал Селехов также «сняв шляпу велел людям сдаваться».

Очевидно, не все солдаты и офицеры желали сдаваться в плен даже в таких трагических обстоятельствах, они пытались ещё спастись бегством. Увидев невдалеке какую-то воинскую часть, российские солдаты, почему-то, в сумерках приняли её за австрийскую пехоту и ринулись ей навстречу. Но это были французы, возможно батальон 36-го линейного полка, с которым генерал Лоше преследовал Пржибышевского, в надежде взять того в плен. Только тут российская пехота была рассеяна окончательно. 

Возможно, в это время были сорваны с древков и спрятаны последние знамёна. Поручик Бутырского полка Иван Романович Лаптев, видя, что раненый портупей-прапорщик Садыков 1-й не может больше держать знамя,  сорвал оное с древка и обмотал вокруг себя. Оба они попали в плен, где Садыков умер от ран, а Лаптев сберегал знамя при себе 7 месяцев, после чего нашёл способ переправить его в Россию. Портупей-прапорщик Бутырского же полка Алексей Измайлов 1-й, когда понял, что у него не остаётся никаких шансов вынести с поля боя знамя, сорвал его с древка и спрятал в шапку. Обмотав голову, как-будто бы он был  в неё ранен, Измайлов сумел уберечь от обыска свою шапку, хотя несколько раз французы нарывались на него, отобрали тесак и деньги, но шапки из уважения к мнимым его ранам не тронули. Уже через несколько дней ему удалось бежать из плена и 30-го ноября он вышел в расположение Московского гренадерского полка, сохранив знамя.

Большинство солдат колоны Пржибышевского было взято в плен, но какой то части всё же удалось по одиночке ускользнуть от французов. Всего из 7563 человек 3-й колонны удалось спастись немногим более 2-м тысячам солдат, точнее было потеряно убитыми, ранеными и пленными 5280. Но, скорее всего эти сведения, приведённые в классическом труде Михайловского-Данилевского, ошибочны. Так у него в книге приводится численность егерей 7-го егерского полка в 3-й колонне равная – 1125, но в полковой истории, написанной С.Гулевичем гораздо позже, приводятся более точные цифры. Численность всего полка до Аустерлицкого сражения составляла 1226 нижних чинов и 39 офицеров. Во 2-ом и 3-ем батальонах бывших в составе войск 3-й колонны состояло всего 796 человек. Выбыло же из строя 700 человек, т.е. спаслось всего 96 человек.

Если принять на веру данные Михайловского-Данилевского по другим полкам, то из Галицкого мушкетёрского полка уцелело 378 человек, из Бутырского – 109, из Нарвского – 252. Следовательно, из 10-ти батальонов группировки Пржибышевского, бывших на правом берегу Гольдбаха к своим пробилось максимум – 835 человек. Из Азовского полка якобы спаслось 590 человек, а из Подольского – 529. Всего же 590 + 529 = 1119 + 835 = 1954 человек. Что несколько меньше чем у Данилевского. На самом деле в первый день после сражения это число следует считать ещё меньшим, т.к. многие уцелевшие после разгрома разбрелись по разным местам, очутились в Богемии и Саксонии, и пробирались долгое время самостоятельно в Россию. Ещё большее число первоначально попавших в плен солдат,  бежали из него в первые же дни. Все эти вновь прибывшие позднее в полки люди не были учтены в данных Данилевского, как потери. 

Известны отрывочные данные о массовых побегах русских солдат во время конвоирования их во Францию. Из одного из транспортов шедшего к Кремсу бежало несколько сотен человек. В другом, насчитывавшем в Пойсдорфе (южнее Микулова) 850 пленных, после прихода в Св. Ипполит оставалось едва 350 человек. Правда, не все русские солдаты вернулись в Россию, многие из них остались у местных жителей, нанимаясь к ним в работники, а впоследствии даже обзаведясь хозяйством и семьями.  

С бежавшими из плена людьми, догнавшими вскоре русскую армию, в полки 3-й колонны было возвращено несколько знамён. К 15-му декабря 1805 года их было уже 4 – три Галицкого полка, их вынесли уже упомянутые выше фельдфебели: Бубнов, Куфаев и унтер-офицер Волков;  и одно Бутырского, которое вынес портупей-прапорщик Алексей Измайлов 1-й. Унтер-офицеры Галицкого полка находясь в плену уже в г.Брюнне сговорились устроить коллективный побег, чтобы доставить в полк 3 полотнища, а также копьё-навершие и кисти одного из знамён, которые вынес фельдфебель Александр Андреев. 24-го ноября им удалось бежать, а уже 28-го числа того же месяца они доставили свои регалии в штаб-квартиру русской армии.

К концу года армию догнали ещё несколько человек вынесших из плена знамёна: подпрапорщик Курского полка Свиричевский; и рядовой Бутырского полка Яков Шанаин, который подобрал на поле боя одно из знамён полка, и спрятал на себе, за что он был произведён в унтер-офицеры и награждён 100 рублями. 

 В начале 1806-го года было возвращено в армию ещё несколько знамён. Одно знамя Нарвского полка с кистями вынес портупей-прапорщик Гавриленко, другое – гренадер Пётр Нестеров. Ещё два знамени этого полка были возвращены в 1806-м и 1808-м годах.

Что касается Бутырского мушкетёрского полка, в котором служил Попадичев, то, помимо 2-х знамён спасённых вышедшими из плена Измайловым 1-м и Шанаиным, в середине 1806-го года в полк были возвращены ещё два Бутырских знамени. Одно спасённое поручиком Лаптевым, другое – портупей-прапорщиком Измайловым 2-м, которое было передано при помощи капитана Яновского чиновнику министерства иностранных дел Убри, во время проезда последнего через г.Люневиль. Портупей-прапорщик Николай Кокурин спасший полковое, т.е. «белое» знамя Бутырского полка, умер в плену во французском госпитале в г.Бурже. После него знамя сохранялось унтер-офицером Михаилом Мостовским. Возвращённое в Россию в 1808-м году «белое» знамя Бутырского полка с тех пор хранилось в архиве Военного министерства. В царствование императора Николая II-го в 1905-м году знамя было передано в Бутырский 66-й пехотный полк, а имя Николая Кокурина было увековечено, высочайшим приказом 21-го ноября того же года он был навечно зачислено в списки полка.  

В итоге получается, что достоверно известно о спасении 5-ти знамён Бутырского полка, хотя в полковой традиции считалось, что полк сохранил все свои знамёна, и ни одно из них не досталось врагу, возможно, что ещё одно знамя было спасено прорвавшимися из окружения людьми. 

Вообще полки 3-й колонны, несмотря на страшный разгром, спасли большую часть свих знамён.

В Галицком полку спасли все знамёна.

В Нарвском полку спасли полковое «шефское» знамя и три «цветных», т.е. потеряны были 2 знамени.

В Азовском полку сохранили «белое» знамя и всего два «цветных». Три знамени могли быть взяты французами, но, сколько при Аустерлице, а, сколько при Шенграбене – неизвестно. 

Про Подольский полк известно только то, что было возвращено из плена «белое» знамя. Сколько было потеряно, и когда, при Аустерлице или при Шенграбене? Точно неизвестно.

Т.е. достоверно известно, что в 5-ти полках 3-й колонны были спасены 19 знамён, воз-можно – 20, а могли быть потеряны 10 или 11, но часть из них (до 8-ми) при Шенграбене. Статистику портит Подольский полк, про 5 знамён которого ничего неизвестно, были ли они хоть частично сохранены, или все потеряны при Аустерлице и Шенграбене.

Два полка из 2-й колонны (Курский и Пермский) спасли 6 знамён и потеряли столько же.

В итоге получается, что максимальное число потерянных полками 2-й и 3-й колонн знамён может быть равно 17-ти.

ПОПАДИЧЕВ ВО ФРАНЦУЗКОМ ПЛЕНУ

О положении российских солдат во французском плену повествует продолжение рассказа Попадичева.

«Я лежал в доме вместе с ранеными; пули разбивали окна и попадали в стены. Чего доброго, домишко мог и загореться. Кровь сильно текла из раны, я думал, что мне пришёл конец и лежал прикрытый французской шинелью, снятой с офицера в этом же бою. Здесь мне пришло на мысль, что старые солдаты были правы, когда говорили, что в бою никогда не грабь ничего, а то и сам будешь ранен или убит! – вот так старики были правы – успел бы я порыться и после боя, а я не утерпел, вот меня Бог и наказал!

Вдруг вбежала к нам толпа французов и давай нас обыскивать, у меня расстегнули мундир, но ничего не нашли, а медали сорвали. – Что ж думаю, и их очередь настала шарить по нашим карманам!

Только что выскочили эти, как вдруг вбегает один старый француз,  а за ним ещё несколько человек; и опять та же проделка, знай переворачивают наших! Француз приблизился ко мне и начал обшаривать; в боковом кармане мундира нашёл кожаную книжечку с замком, повертел её в руках и видя, что в ней ничего нет, бросил – там было 8 гульденов бумажками; потом отстегнул пуговицы у штанов и в это время нащупал зашитые у меня 5 червонцев и, отрезав их тесаком, оставил меня в покое. Провалилась и эта толпа! Брошенный бумажник я положил себе под плечи и жду, что дальше будет!»

Многие современники этих событий отмечают недоверие французских солдат к бумажным денежным знакам, и даже более того. «Невежественные ворчуны» раскуривали свои трубки венскими кредитками, спалив не одну тысячу талеров, которые легко можно было бы обменять на надёжные деньги.

 Прибежал баварец. …. Баварцы были ощипанные и оборванные, а французы хорошо были одеты. Он бросился ко мне и ну тащить сапог. Сапоги были славные, здоровые и всегда подбиты гвоздями – Я вам докладывал, что в походе у меня первая забота была о сапогах; лучше я буду без рубашки, нежели без сапог. Мне стало их жаль, он силится и тащит сапог, а я держу ногою и не пускаю. Он рассердился, выхватил тесак – они у них были прямые – наставил его мне к груди и кричит: «Капут!» Я в азартности развернул борты мундира и закричал ему: «Ту, хирь – капут!» Тут меня коли! Разбойник, мол, ты, а не воин. Он плюнул и сказал: «О рус фертфлюхтер!» С этим вместе вложил тесак в ножны и опять принялся за сапоги. Сперва стащил со здоровой, а потом с больной; я остался босой и весь в крови.

Баварец пошёл и в дверях остановился, вытащил из кармана платок и несёт его ко мне. «Камрат на плезир!» - сказал он, переменив голос и ласково обратясь ко мне, и рукой показывая, что надо обмотать, - кровь сильно лила из раны.

Видя, что он сжалился и хочет пособлять мне, я попросил его: «камрат, Гебе вассер!» Во рту у меня всё пересохло и жажда томила сильная! «Я, глей, глей!» сказал он и тотчас вышел. Между тем, через четверть часа явился вновь и несёт две манерки: одну с водой, а другую с вином виноградным, и идёт прямо ко мне. Тут все наши раненые кричат в один голос: «камрат, гебе вассер!» - потому что жажда после ран ужасно как томит, кажется, выпил бы целое ведро! – но баварец говорит им «ней, ней!» и прямо идёт ко мне. Я обрадовался: «Слава Тебе, Господи душу отведу». Он подносит манерки, а я и руки протянул. «Ней! Ней!» - сказал опять баварец и, взяв крышку, налил в неё половину воды и половину вина и говорит; «тринкен, камрат». Я выпил, потому что очень хорошо знал, что значит «тринкен», да и жажда томила сильно, а особенно после ран.

Он немного постоял, опять налил тоже самое и поднёс мне, а потом чрез четверть часа, ещё налил уже воды меньше, а вина больше. «Ну, камрат, тринкен!» Тут у меня и жажда  утолилась. Он отдал мне обе манерки; я положил их у головы, да и уснул, завернувшись в тёплую шинель французского офицера, которая осталась на мне каким-то чудом, а может быть и потому, что была вся в крови. Когда проснулся, гляжу, а  манерок нет. Спрашиваю, где ребята, манерки? Кто взял? А никто не отвечает, все молчат.

Здесь мы пролежали три дня без всякой помощи; на войне дело известное: кто был легче ранен, того увезли прежде, а кто труднее, того после, раненых возили немцы на форшпанах».

По сведениям французской стороны они подобрали на поле сражения 1272 тяжелораненых российских солдата, которые были размещены в госпиталях города Брюнна (см. Васильев, «Русская гвардия при Аустерлице», - «Воин», №3, стр.40).

Основная масса раненых русских солдат колонны Пржибышевского была сосредоточена в бывших складских помещениях Сокольницкого замка, несколько сотен их французы перевезли в Брюнн. Среди них был и раненый генерал-майор Миллер 3-й.

 «Наконец  настала и наша очередь, вечером приехали немцы, вынесли нас из дому и, побросав на повозки, повезли в Брюн. В городе подъезжаем к одному дому, где были раненые – говорят, что негде помещать, - нас повезли в другой – там не принимают; а по камням трясёт, а тут боль в ноге, как будто нарочно, усилилась; в третьем доме также не приняли – все говорят, что негде. Было уже очень поздно. Немцы, поговорив между собой, зашли с одной стороны, взяли телегу за колёса и вывалили нас с повозок, как навоз. Мы и повалились все на мостовую как дрова и многие тут же скончались».

Город был на самом деле переполнен ранеными, по сведениям местных властей одних только русских солдат там сосредоточили до 7000, ежедневно из них умирало по 60-80 человек. По официальной статистике в лазаретах г.Брюнна от ран и болезней скончалось в первые же дни 373 русских пленных. Вскоре французы потребовали вывести из города всех раненых союзной армии, чтобы освободить места для собственных. Крупный госпиталь находился в городке Опаве, где российские войска, отступая после битвы, оставили 3500 раненых и больных, размещая их по домам местных жителей. Недалеко от Оломоуца, очевидно, в м.Либань, было оставлено 587 раненых, в Крнове также был большой лазарет, в январе 1806-го года там находилось 1192 человека. В десятке других городков были также устроены лазареты, переполненные русскими ранеными и больными. Всего, таким образом, во французском плену осталось более 12-ти тысяч русских раненых и больных солдат.  

«На дворе шла изморось, было очень холодно! Ну, думаю я себе, неужели мне также околевать посреди города, как и моим несчастным товарищам! Нет, уж если привезли в жилое место, так надобно как-нибудь расстараться – а на мостовой ничего  не вылежишь. Оглянувшись кругом, вижу, что огни ещё горят, тут я пополз задом на руках на ближайший свет, что виднелся в окне, внизу дома. Раненую ногу я всяческий раз пододвигал к себе руками и, таким образом, приполз к крыльцу, перелез через порог в сенцы и был уже у дверей, как в это время встретил меня немец и спросил: кто я? – «Блезирован!» - Он отворил дверь, я переполз в комнату, - смотрю: все раненые наши и австрийцы лежат вперемешку; свободного места действительно не было; добрый немец кое-как пораздвинул раненых; я приполз в это место, да тут и лёг. Два дня там пролежал, а на третий начали нас переписывать, спрашивали каких мы полков и какого звания. Тут оказалось, что между солдатами были и господа офицеры, их сейчас же перевели в другое место, а я остался в этой же комнате; в ней на полу прибили деревянные бруски, наслали сена, и госпиталь был готов; тут стал ходить доктор из баварцев, и с того дня нам начали давать пищу – суп или бульон с хлебом, а после выдавали и говядину – а до этого у кого было в кармане, тот и ел, а у кого нет, так пил одну воду». 

Около тысячи русских раненых и больных умерли в плену. Известны отрывочные даны о числе захороненных в различных городах: в Брюнне – 373; в Опаве – 281; в Крнове – 27; в Оломоуце – 55 человек.

Находясь в плену, русские солдаты обсуждали перипетии битвы, анализируя, по своему, причины неудач союзной армии.

«-- Неприятель хорошо маневрировал. О! хорошо не хуже Суворова! Тут в деле все солдаты говорили: был бы Суворов, так этого бы не было! Нет нашего батюшки Суворова!

Здесь же стало слышно, что Новгородский полк первой обратил тыл и вышел из линии, за ним последовали и другие».

Действительно, два батальона Новгородского мушкетёрского полка в Аустерлицкой битве «покрыли себя бесславием, обратясь в бегство», - как выразился император Александр I.  Эти батальоны шли в голове 4-й колонны Милорадовича, при которой находились главнокомандующий, а также российский и австрийский Государи. В этой колоне союзных войск, на удивление, не оказалось ни лёгкой пехоты, ни даже лёгкой кавалерии, предназначенных для разведывания впереди лежащей местности, и охранения походных порядков. Назначенный же в авангард Новгородский полк, справиться с этими функциями в полной мере никогда бы не смог, но он даже и не пытался. Ему никто не приказывал принять на марше все возможные меры предосторожности. Почему-то Милорадович, который должен был отдать такой приказ, был уверен, что противник находится далеко, за ручьём Гольдбах. А раз впереди  4-й колонны шла где-то 3-я колонна, то и вовсе беспокоиться не стоит. 

Майор К.Ф.Толль, ехавший верхом в сопровождении всего одного казака на небольшом расстоянии впереди колонны, поначалу как раз и принял французов появившихся на гребнях высот за хвост колонны Пржибышевского.

В итоге Новгородские батальоны спускались с Праценских высот без кавалерийских разъездов впереди и по бокам колонны, без собственного авангарда, хотя бы силой в одну роту, т.е. без всякого боевого охранения. Батальоны шли повзводно, без приказаний на разные случаи, и даже с незаряженными ружьями. 

Кутузов сам приказал майору генерального штаба Толю произвести рекогносцировку по пути движения колонны, но она была сделана только в направлении на Кобельниц, а на правом фланге местность никем не освещалась. Вскоре, когда до главных сил французской армии оставалось всего ½ версты, хотя об этом ещё никто и не знал, главнокомандующий решился таки прикрыть движение колонны с правого фланга, выдвинув к деревне Пунтовиц два авангардных батальона Новгородского полка.  Подполковник Манахтин командовавший этими батальонами поспешил как можно быстрее исполнить приказание высшего начальства, и на всём ходу столкнулся с ринувшимися на штурм Праценских высот войсками маршала Сульта. 

Майор Толь писал, что он спокойно приближался к войскам, двигавшимся на высотах за деревней Працен, не подозревая, что это французы, до тех пор, пока сверху на него не обрушился град пуль. «Это неприятель», - подумал он с немалым удивлением, и помчался назад к голове колонны.    

Неожиданный огонь, открытый неприятелем в одну минуту смёл оба батальона Новгородцев, которые побежали в тыл, смяв по пути батальон Апшеронского полка, также вовлечённый в повальное бегство. 

Французы, разворачиваясь на бегу, атаковали  нашу колонну превосходящими силами, и менее чем в ½ часа раздавили её и рассеяли, последовательно уничтожая российские и австрийские полки. Гренадёрский батальон Новгородского полка под командой шефа полка генерал-майора Сергея Репнинского 2-го, пытавшегося хоть как-то загладить вину своего полка, продержался некоторое время против атак неприятеля, пока не был почти совершенно уничтожен. Генерал Репнинский был ранен тремя пулями. Но российский император выбрал уже козла отпущения – Новгородский мушкетёрский полк.    

«Сказывали потом, что государь арестовал за это весь полк на 6  месяцев. У  офицеров сняли темляки, а у солдат отобрали тесаки. Так они ходили и в Туретчине. Бывало, как который бежит без тесака, это значит арестованный. Они потом отличились под Измаилом и тогда им возвратили тесаки».

Конечно же, правильнее было бы – штрафованный, но может быть словом «арестованный« тогда хотели подчеркнуть не столько сам вид наказания, а скорее степень провинности полка, арестовать весь полк было бы проблематично, да и глупо при тотальной нехватке войск. А так - лишить офицеров на 6 месяцев производства в чины, отобрать видимые знаки офицерского достоинства - темляки, а у нижних чинов солдатского достоинства, т.е. тесаков, вполне действенная мера, своеобразный не домашний, а «окопный» арест. 

Такая необычная форма наказания провинившейся воинской части не легенда, она подтверждается высочайшим императорским приказом от 16  марта 1806-го года, хотя вроде бы относится только к чинам двух мушкетёрских батальонов. Более того, нижним чинам этих батальонов было прибавлено по пять лет к сроку службы. А у всего полка были отобраны знамёна, 

Впоследствии Александр I вроде бы простил полк, и за отличие в турецкой войне под Базарджиком вернул 13-го июля 1810-го года темляки и тесаки. Но вскоре император велел переформировать Новгородский полк в егерский, чтобы не оставлять даже названия, напоминавшего ему о страшном разгроме при Аустерлице. Правда, это было сделано в рамках масштабной реформы пехотных дивизий, но факт остаётся фактом, что 19-го октября 1810-го года Новгородский полк был переименован в 43-й егерский, и так и не получил ни знамён, ни тесаков.

Впрочем, этот полк не жаловал и сам Александр Васильевич Суворов. Чем он ему не угодил неизвестно, но в кампанию в Италии в 1799-м году, и особенно во время перехода через Альпы  он не доверял ему участия в каких-либо важных боевых операциях, заменяя  другими полками, неизменно ставив его в хвост штурмовых колонн.

«Сам император Александр во время сражения так близко стоял к неприятелю, что пули долетали в его конвой и ранили в нём людей. Кутузов подъехал к Государю и говорит: «Извольте, Ваше Величество, дальше отъезжать. – Ничего, ничего, распоряжайтесь, - сказал Император и остался на том же месте.

С правого нашего фланга стояла гвардия, и говорят – хорошо дрались, но людей у них много было поранено и побито, как в пехоте, так и в коннице».

Бой российской гвардии при Аустерлице действительно изобилует героическими эпизодами, в которых элитные войска, не имевшие боевого опыта, заменяли его отсутствие беспримерным мужеством и готовностью к самопожертвованию ради братьев по оружию.

«Неделе через две я стал бродить на костыле; рану пользовали корпией и деревянным маслом; бывало сделаешь из корпии трунт, да с деревянным маслом и заправишь в рану, - сверху наложишь компресс и перевяжешь ногу бинтом. Это нужно было делать каждый день, а бывало, как не заделаешь этого, то нога вздуется, распухнет и заболит, ну тогда берешь бритву и разрезываешь около раны, когда надавишь, материя выйдет и тогда станет ноге сейчас легче и пойдёшь ходить. Возня около раны мне сильно надоедала, пуля оставалась в ноге, её не вынимали оттуда; нас раненых, было много, а доктор всего один; бывало пройдет мимо нас, да тем и кончит. Однажды я почувствовал себя поздоровее, вставши прибрал нашу комнату, - служителю это очень понравилось и он начал со мной дружить, - потом баварский доктор начал обращать на  меня своё внимание и всегда шутил со мною: «гусар ист гут», - говорил он, подходя ко  мне и любуясь моими усами, - я в то время был попроворнее теперешняго и уже закручивал их по-гусарски к верху; «нихт гусар, ист гренадер!» - отвечал я. «О! нихт гут гренадер: ист гут гусар!» - говорил доктор. Заметивши его расположение, я просил, чтобы он вынул мне пулю, но оно отказался и сказал, чтобы я просил об этом французского доктора, который приходил иногда нас осматривать вместе с баварским.

Французский доктор был среднего роста, полный собою и в летах, на голове носил парик и человек был добрый. В одно из посещений я попросил его вынуть мне пулю, я очень хорошо говорил по-польски, баварец также понимал этот язык и переводил ему по-французски. Французский доктор осмотрел мою рану и сказал: если я хочу остаться без ноги, то пулю можно вынуть, а если нет – то она со временем опустится и выйдет, если возьмёшь предосторожность у коленки, а если прозеваешь, то опустится и выйдет лет хоть через 20 в пятке. Я сказал, что лучше уж останусь с ногой».

ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ

 «Весной, когда большая часть раненых была на ногах, рассчитали по колоннам и отправили в Россию на размен».

Известны отрывочные сведения о том, что в начале 1806-го года из Брюнна в Россию было отправлено 732 раненых, ещё 137 – из-под Крнова. Гораздо большее число должно было быть отправлено из госпиталей в Опаве и Оломоуце. 

 «Я был в четвёртой колонне, в которой число одних раненых было до двух тысяч, а люди были из 37-ми, кажется,  полков. Этой колонной командовал нашего же полка капитан Фёдор Никитич Нелидов. Узнав, что я был в числе людей этой колонны, он взял  меня к себе, и я у него во время похода был и за писаря, и за фельдфебеля, и за все. На путевые издержки была выдана экстренная сумма и книги для ведения отчёта в походе.

 Бывало, идёшь с ним походом, он и спрашивает меня: «ну, что если бы мы нашли 3 тысячи рублей денег, чтобы мы сделали?» - Разделили бы пополам, - отвечаю я,  - «Нет, тебе не надо столько, сколько мне». Наконец, мы пришли в свои границы; дорогой располагались по квартирам. За продовольствие колонны везде платили деньги и брали квитанции от помещиков или управляющих. Не доходя Киевской губернии, последовал приказ отправить всех гвардейцев на подводах в Петербург, а прочим выдать билеты и распустить по полкам.

Распустили людей, как было приказано. Я с капитаном Нелидовым отправился в Киев для сдачи отчёта за время следования с колонною раненых. Это было летом и работы было по отчётности много, я писал почти день и ночь; иных квитанций не было, а другие в походе были затеряны, а приложить документы к отчётной книге было необходимо, иначе мы бы с комиссией не развязались в десятки лет; тут нужно было приобретать разные средства, чтобы квитанции были приложены непременно ко всем статьям – работы и хлопот было гибель!

Капитан Нелидов, наскучившись ожиданием, спрашивал меня: скоро ли ты книги кончишь?

Как прикажите с суммою, - прикажите-ли всю вывести в расход с передержкой или показать остаток?

-- Покажи остаток, - сказал он.

Кончивши книги, я доложил капитану: теперь, Ваше Благородие, возьмите книги и с остальной суммой снесите в комиссию.

-- Я денег не понесу, - сказал он.

-- Нельзя, Ваше Благородие, потом с Вас же встребуют, казна своего не потеряет.

-- Чёрт их дери, спросят, так отдам, а не спросят, так не отдам!

Сдавши отчёт, мы отправились в  место расположения полка в г.Лубны. Тут явились мы полковому командиру. Нас встретил прежний наш командир Фёдор Борисович Штрик…»

Когда Штрик вернулся из плена точно неизвестно, шефом же Бутырского полка он оставался до 18-го октября 1806-го года.

«… обратившись ко мне, он спросил: «Как думаешь, Попадичев, что лучше стрелять, французов или дупельшнепов?

-- Французов выгоднее стрелять, - отвечал я.

-- А почему выгоднее?

-- Потому что француз – неприятель, он против меня грудью, а бекас, или дупельшнеп от меня летит.

В полк нас пришло более 100 человек: в  ротах мы уже застали новый состав; старые солдаты были в весьма малом числе и только те, которые выбежали из плена и воротились к полку».

Основная масса русских солдат попавших в плен к французам в битве при Аустерлице была отпущена из него в конце 1807-го года, когда был заключён в Тильзите франко-русский союз. Во время подготовки вывода из Франции русских пленных из них были сформированы в городах Люневиле, Тионвиле и Меце 9 временных батальонов. Начальствовать ими был назначен находившийся в Париже генерал-майор барон Егор Иванович Меллер-Закомельский, командир Уланского Его Высочества Цесаревича Константина Павловича полка, также взятый французами в плен при Аустерлице. В августе месяце батальоны должны были выступить из Майнца в Белосток, куда и пришли в середине февраля 1808-го года. 

«Через несколько времени меня потребовали к полковому командиру, - мы ожидали приезда инспектора.

-- Попадичев! – сказал полковой командир; - как можно постарайся дичи! – Слушаю-с! И я с запиской отправился к казначею получить от него порох и свинец; а у него сидел и капитан Нелидов.

-- Ты зачем здесь, Попадичев?

Я сказал, что потребовали от меня настрелять дичи,  и подал записку казначею.

-- Сколько же тебе нужно пороху? – говорил казначей. – Бочонок, что-ли?

-- Послушайте, Ваше Благородие, зачем же столько, и фунта пороха довольно, и в этой соразмерности и свинцу.

-- Ну, Попадичев, - сказал капитан Нелидов, - а знаешь, ты правду говорил, ведь деньги те с меня требует комиссия!

-- Кто-ж виноват – казна своё потребует, я Вам тогда ещё докладывал.

В полку я застал ещё майора Услара. Он сделался нездоров; и послал из местечка Лукомья в город Лубны за доктором; то к нему приехал, прописал лекарств и приказал принимать его понемногу, потому что оно было ядовитое. Получивши лекарство, майор Услар взял его в руки, да и говорит шутя: «Вот, господа, лекарство – если всё его выпить, так и ноги задерёшь кверху. Потом откупорив бутылку, да как хватит – и выпил всё разом; немного погодя его раздуло и он умер. Жаль мне было его, славный был человек и добрый начальник».

 Попадичева на этот раз память не подвела, в Бутырском мушкетёрском полку действительно числился майор Пётр Карлович барон фон Услар. Из лифляндских дворян, родился в 1777-м или 1778-м году, получил хорошее образование в Кадетском корпусе, из которого был выпущен 1-го января 1795-го года капитаном в Малороссийский гренадерский полк. 30-го декабря 1797 года был переведён в полк принца Молодого Баденского, которому впоследствии было возвращено наименование Бутырского мушкетёрского полка. 

Участвовал в Итальянской кампании российской армии А.В.Суворова, в боях при Боббио и Нови. Во время перехода через Швейцарские Альпы сражался в Муоттенской долине, где попал в плен к французам. Несмотря на это был награждён Орденом  Св. Анны 3-го класса. Принят по-прежнему в комплект Бутырского полка 4-го ноября 1801-го года. 23-го апреля 1803-го года произведён в майоры. О дальнейшей его судьбе известно только со слов Попадичева.

На этом воспоминания Ильи Осиповича Попадичева о войне 1805-го года заканчиваются.