Флигель-рота

В ходе первой русско-турецкой войны в царствование императрицы Екатерины II российские войска 2-й армии под командованием генерал-аншефа В. М. Долгорукова в 1771 году вошли в Крым, чтобы отторгнуть его от Турции и освободить тысячи русских пленных, содержащихся там в рабстве. Стремительно разгромив татарские орды, русская армия в короткий срок  заняла все ключевые пункты полуострова, вытеснив оттуда турецкие войска, вместе с которыми из Крыма сбежал и хан Селим Гирей.  Столь впечатляющий успех быстрого отвоевания «жемчужины» Османской империи вполне объясним. После того, как Румянцев разбил турок при Ларге и Кагуле, были взяты многие турецкие крепости в Причерноморье и на Дунае, в Стамбуле не на шутку испугались возможного наступления русских войск на саму столицу. В такой обстановке защищать Крым османы особо и не собирались, им не было уже до него никакого дела. А крымским и ногайским татарам стало теперь не до османских проблем. Татарские орды, отрезанные от родных кочевий,  боясь потерять свои владения и собственность, с лёгкостью объявили об отложении от власти Оттоманской Порты и принятии  покровительства Российской империи. 1 ноября 1772 года Екатерина и новый крымский хан Сахиб-Гирей, только что избранный (конечно, при содействии России) татарской знатью, подписали «Мирный и союзный трактат», который возвращал крымско-татарскому ханству свободу и независимость и официально закреплял это положение. Более того, к ханству присоединили не принадлежавшие ему ранее территории Горного Крыма и Южного берега. Крымский хан был признан «независимым владетелем, а область Татарская в равном достоинстве с прочими подобными свободными и под собственным правительством состоящими областями».

Таким образом, Крым формально стал независимым, спустя почти 300 лет после кровавого завоевания его османами, и именно русская армия своими штыками и кровью освободила татар от турецкого владычества и подарила государственность, о чём многие «аборигены» предпочитают сейчас не вспоминать. И не вина России в том, что крымские властители впоследствии оказались неспособными самостоятельно управлять своим государством. Им был предоставлен шанс, но они не смогли им воспользоваться, слепо повинуясь туркам, преследующим собственные интересы. Столетия рабского услужения османской империи и разбойничьего образа жизни негативно повлияли на крымско-татарский народ, поставив его на грань самоуничтожения и вырождения. Россия пыталась спасти ханство, но всё было напрасно, татары топили себя в водовороте политических страстей.

Крымское ханство XVIII века мало чем отличалось от Крымского Юрта времён Бату — хана Золотой Орды, с именем которого связывается завоевание Крыма в 20–30 годы XIII века, или Ногая — золотоордынского военачальника, властителя этого полуострова в последние два десятилетия XIII века. Уклад жизни, привнесённый татарами из северо-восточных кочевий Улуса Джучи (Золотой Орды) продолжал сохраняться ими и в Причерноморье. Как и некогда в прикаспийских степях и на лугах Урала, они по-прежнему пасли стада баранов и табуны лошадей, но главной профессией оставался грабёж соседних народов, перераставший порой в настоящие войны. Только разбоем татары добывали себе хлеб, скот, одежду, а главное, рабов, которых либо продавали, либо заставляли работать. Так было и в дни Батыя так и оставалось во время  правления последних крымских ханов. 

Высадка турецких войск в Крыму близ Алушты 17 июля 1774 года

В 1773–1774 гг. Порта, едва оправившись от военных потрясений первых лет войны, мёртвой хваткой вцепилась в Крымское ханство, с независимостью которого никак не могла смириться. Не желая отказываться от власти над татарами, Турция, несмотря на то, что ей теперь совершенно необходим был мир, раз за разом срывала мирные переговоры в Фокшанах и Бухаресте и начала вести скрытую закулисную борьбу за возвращение Крыма. Она не признала нового хана Сахиб-Гирея и других правителей ханства, выбранных татарским народом, и в противовес назначила своих кандидатов на ханский престол, из числа «верных людей» давно уже живших в Турции. «Турецким» татарским ханом был утверждён Девлет-Гирей, калгою, т. е. вторым лицом в государстве (наместником, главнокомандующим, верховным судьёю), — Шабаз-Гирей-Султан, нурредином (заместителем калги) — Мубарек-Гирей-Султан. Крым, Причерноморские степи и Тамань наводнили османские шпионы и агенты, разжигавшие не только ненависть к России, но и междоусобную вражду. Турция откровенно готовила широкомасштабный мятеж, для поддержки которого планировала высадку десанта на полуостров. В конце концов, весной 1774 года к берегам Крыма из Мраморного моря был переброшен военный флот, намного превосходивший российскую эскадру Сенявина, и господство турок в Чёрном море стало подавляющим.

Турецкой эскадре  состоявшей из 31 вымпела:  6-ти линейных кораблей, 7-ми фрегатов, одного бомбардирского судна и 17 гребных судов российская сторона смогла противопоставить всего несколько боеспособных кораблей:  3 «новоизобретённых корабля», 3 фрегата и 2 бомбардирских судна. 

Сенявин оказался запертым в Азовском море, однако все попытки турецкого флота прорваться туда, были отбиты. Керченский пролив в июне месяце был блокирован османами силами пяти линейных кораблей, девяти фрегатов, 26 щебек и галер, а также десятками других мелких судов. В общей сложности на них находилась практически целая армия, по разным оценкам от 30–35 до 50 тысяч человек под командованием трапезундского губернатора сераскира-паши (т.е. главнокомандующего) Гаджи-Али-бея (или Хаджи-Али-Паши, как теперь принято произносить).

Крым в 1774 году занимали части 2-й российской армии под командованием генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова (тогда ещё не Крымского, этот почётный титул за очищение полуострова от турок он получил от Екатерины только в 1775 г.). Штаб командующего армией располагался на Днепре, а непосредственно в Крыму находился так называемый Крымский корпус под начальством  генерал-поручика князя Александра Александровича Прозоровского. В его состав входили Ряжский, Алексеевский, Брянский, Елецкий и Тамбовский пехотные полки, Московский легион, Молдавский, Черный и Бахмутский гусарские полки, Борисоглебский драгунский, Донецкий пикинёрный полк, а также донские и малороссийские казаки и некоторые другие немногочисленные части и подразделения. Условия квартирования российских войск в Крыму были далеко не «курортными», многие полки сильно пострадали от «моровых поветрий» (эпидемий), и имели значительный некомплект личного состава. Всего же, по данным Долгорукова, Крымский корпус едва насчитывал 10 тысяч человек.

Войска  были разбросаны  по всему полуострову, крупные гарнизоны располагались в крепостях: Перекопе, Козлове, Кафе, Балаклаве, Керчи, Еникале и Арабате. Штаб корпуса и резервы были выведены вглубь полуострова  для удобства контроля над разными частями Крыма и находились в трёх ретраншементах: недалеко от Ак-Мечети, Кафы и между Козловым и Ак-Мечетью.

Кроме того в каждом более или менее важном пункте, в первую очередь  на побережье Чёрного моря, размещались особые небольшие (от роты до батальона) отряды или посты. Такими немногочисленными постами были заняты Алушта, Ялта, Балаклава, Судак и другие пункты. Кордонная линия российских войск везде была тонка  и слаба. Между Алуштой и Ялтой, Ялтой и Балаклавой не располагалось ни одного промежуточного отряда,  только слабые посты (по 10-20 чел-к),  до ближайших резервов в  Бахчисарае было по Крымским меркам слишком далеко. К тому же сообщение между частями чрезвычайно затрудняла горная местность и практически полное отсутствие проезжих дорог. Такую линию отдельных постов, выстроенную по всем известной австрийской кордонной системе, когда силы армии попусту распылялись на огромном протяжении, любой предприимчивый и сильный  противник легко мог прорвать в любом месте. Внезапно или незаметно собрав у какого-либо пункта превосходящие силы, неприятель был способен быстро одним ударом уничтожить весь находящийся там отряд российских войск ещё до подхода к нему резервов. Порочность этой системы осуждалась всеми и всегда, но «генералы» с маниакальной настойчивостью продолжали её придерживаться. К чему это приводило, к каким самым тяжёлым последствиям, можно было бы и не напоминать лишний раз, если бы современная история не изобиловала подобными трагическими эпизодами, чего только стоит  «свежий пример», когда 6-я рота нашими «мудрыми полководцами» была просто отдана на заклание. Более двухсот тридцати пяти лет назад (уже более 240!), в 1774-м году случилась почти такая же самая история - мощная группировка турецких войск, внезапно высадившаяся на крымском побережье в районе Алушты,  разогнала или уничтожила попавшие в окружение слабые российские посты. Сосредоточиться же для отпора вражескому десанту наши войска смогли лишь спустя почти неделю.

Здесь вполне уместно привести мнение А. В. Суворова по поводу постов в Алуште и Ялте (он в своё время неоднократно занимался укреплением обороны берегов Крыма). По его глубокому убеждению держать гарнизоны в этих пунктах было совершенно бесполезно: «…и люди, для [против] набегов определённые, будучи немало не защищаемы, не в силах [будут] противиться набегам и нечаянным нападениям, принятым за правило в турецкой тактике». Российским войскам, по мнению Суворова, следовало занимать побережье только конными «передовыми кордонами для содержания в военное время сигналов, а в мирное для воспрепятствования контрабанды». Южные берега Крыма от Балаклавы до Феодосии «хотя в разных местах и приступны, но вообще довольно защищены хребтом гор, простирающихся в три ряда параллельно морскому берегу». Произведя там высадку, неприятель «обрёл бы великие препятствия и невозможность взойти на поверхность оных».

Между тем сераскир (главнокомандующий) Гаджи-Али-бей и Мегмет капудан-паша давно искали случая высадить на берег Крыма крупный десант, чтобы спровоцировать мятеж крымских татар и с их помощью вновь овладеть полуостровом. Находясь у Керченского пролива, турецкий флот блокировал действия российской эскадры, сосредоточенной в Азовском море и притянул тем самым к Керченскому полуострову значительные силы Крымского корпуса. Воспользовавшись этим, Гаджи-Али-бей 16 июля внезапно снял корабли с якорей и увёл их в неизвестном направлении. Для российской стороны это исчезновение турецкого флота оказалось полной неожиданностью, эскадра Сенявина не смогла проследить его передвижение. Уже на следующее утро турецкие суда опять появились у крымских берегов и стали на якоря вблизи Алушты — небольшого местечка между Ялтой и Судаком. Именно здесь, где  не было значительных русских сил, Гаджи-Али и решил высадить десант.  

Имея подавляющее численное превосходство, сераскир был уверен в успехе, но всё же потребовал от крымских татар поддержать десантную операцию нападением на российские гарнизоны. После захвата плацдарма на Южном берегу Крыма Гаджи-Али планировал углубиться в горы и выйти к Ангарскому и Кебит-Богазскому перевалам, через которые дороги вели вглубь полуострова, в том числе и к столице ханства – Бахчисараю. Заняв горные проходы, турки могли бы чувствовать себя в безопасности и легко поддерживать мятеж крымских татар. По мнению сераскира, достаточно было одной искры, чтобы запылал весь Крым, и его расчёты вполне оправдались. Татары не только всячески способствовали высадке турецких войск, но и открыто присоединились к ним, а вслед за тем повсеместно на полуострове  вспыхнуло восстание.

Российский гарнизон в Алуште состоял из 150 егерей Московского легиона (отдельное воинское соединение из разных родов войск, сформированное вместе с Санкт-Петербургским легионом в 1767-1769 гг., как дань моде и классическому военному искусству, в подражании древнеримскому легиону), под командованием капитана 3-го мушкетёрского батальона этого же легиона Николая Колычева (Колычов, так чаще его фамилию тогда писали в документах). Егеря состояли в гренадерском батальоне и в каждом из четырёх мушкетёрских батальонов легиона, в которых и формировали особые команды по 60 стрелков — своего рода аналог более поздних охотничьих команд  при пехотных полках. Являясь отборными стрелками, егеря в условиях военной кампании сводились в отдельные батальоны, на которые выпадала основная тяжесть  ведения боевых действий. В случае потерь нижних чинов и офицеров в егерской команде эта убыль незамедлительно восполнялась за счёт выделения лучших людей из батальона, к которому они принадлежали, таким образом, постоянно поддерживалась штатная численность егерей и их высокая боеготовность.  Позиции отряда располагались в редуте сооружённом, очевидно, вблизи остатков старой крохотной Алуштинской крепости, каменные стены и башни которой были возведены ещё в 6-м веке н. э. византийцами. Впоследствии её не раз разрушали, сначала татаро-монголы, а затем, в 1475 году, и османы во время кровавого завоевания ими Крыма. 

Наступило утро 17-го июля 1774-го года. 

Турки, не ожидая никакого серьёзного противодействия с российской стороны, в виду явного своего превосходства, спокойно начали спускать с кораблей шлюпки, которые, приняв на борт людей, направились к Алуштинскому берегу. Несмотря на всю кажущуюся абсурдность сопротивления, Московские егеря встретили неприятеля выстрелами. Первое время ружейным и картечным огнём им удавалось отгонять лодки, пытавшиеся подойти к берегу и высадить десант. Меткими выстрелами егеря  сражали гребцов, рулевых и командиров турецких шлюпок, заставляя их отходить к своим судам. Но число неприятельских лодок, спускаемых на воду, возрастало всё больше  и больше, и, наконец, на береговую полосу обрушился мощный огонь многочисленной крупнокалиберной артиллерии всего османского флота, противопоставить которому отряд Колычева ничего не мог — он располагал лишь несколькими лёгкими, вероятно, всего двумя 3-х фунтовыми, полковыми пушками. Помешать высадке  вражеского десанта теперь егеря уже не могли, и отошли от берега к последнему рубежу обороны - редуту. Турки  спокойно выходили на сушу и, накопив постепенно силы, двинулись в атаку на  российские позиции.

Егеря Московского легиона встретили атакующих дружным огнём, «цельными» - меткими выстрелами были сражены многие неприятели, но это не останавливало натиска  турецкого десантного отряда, численность которого не уменьшалась, а увеличивалась за счёт всё новых и новых войск высаживающихся на берег. 

В самый жаркий момент схватки на  отряд Колычева с тыла напали крымские татары. Первым делом они набросились на обоз егерей, оставленный очевидно без прикрытия, т. к. уже все люди были введены в бой. Полностью разграбив имущество, татары сбросили обозные ящики, полуфурки, офицерские экипажи и другие повозки в пропасть. Юный унтер-офицер, посланный капитаном Колычевым  с донесением о высадке турецкого десанта, по-видимому, впервые участвовавший в настоящем бою, был в потрясении от увиденной им картины сражения и  огромного числа неприятелей нападавших со всех сторон на горстку российских солдат. Прибыв к генерал-майору Кохиусу, он, «по молодости лет своих, оробев от неприятельского многочислия» полагал, что Алуштинский пост обречён, и объявил о его гибели. Тотчас же это сообщение было отправлено главнокомандующему. 

К чести егерей, они в течение шести часов упорно держались в тяжелейшем бою с высаженным целым турецким флотом десантом, а также вдобавок ещё и с ударившими им в спину крымскими татарами.

За это время ни одна из российских частей не успела прийти на помощь отряду Колычева, а между тем некоторые из них были совсем недалеко. Ещё накануне князь Прозоровский послал премьер-майора С.Д. Бурнашева с отрядом егерей в 200 человек и несколькими пушками вдоль побережья от Судака до Алушты, с целью проследить, куда двинулся от Керченского пролива турецкий флот. На следующий день 17-го числа Бурнашёв вышел из гор на берег и дошёл до Ускута, откуда хорошо просматривалось побережье вплоть до Алушты, и заметил турецкие суда, которые двигались по направлению к Гурзуфу. Несмотря на расстояние, были отчётливо слышны пушечные выстрелы, раздававшиеся с турецких кораблей, остановившихся напротив Алушты. В 10-м часу утра командир высланного Бурнашёвым ещё прошедшей ночью вперёд к деревне Куру-Узень поста из 60-ти егерей,  доложил майору, что турецкий флот стоит напротив Алушты и «делает там на берег покушении», т.е. производит высадку десанта. Бурнашев остановил свой отряд, где-то между  деревнями Кучук-Узень и Куру-Узень, не доходя до последней. До Алушты оставалось всего  несколько верст, но Бурнашёв не рискнул идти туда на помощь сражающемуся ещё Колычеву, он слал невразумительный рапорт за рапортом начальству, прося указаний, сетуя на малочисленность своего отряда, и на невозможность пройти с артиллерией вдоль берега. По новым донесениям, полученным от передового поста из Куру-Узени, стало ясно, что линейные корабли, числом до 14-ти, и фрегаты турецкого флота отошли от Алушты и стали напротив её мористее в 7-ми верстах от берега, а галеры и шебеки на дистанции пушечного выстрела, остальные же малые суда растянулись вдоль побережья на протяжении 6-ти вёрст. Турки захватили на побережье некоторые населённые пункты, полностью перекрыв подходы к месту высадки десанта вдоль моря. 

В итоге, колебания Бурнашёва привели к тому, что  время было упущено, вскоре артиллерийская стрельба у Алушты стихла, а от разбежавшихся по горам жителей приморских деревень, как греков, так и татар стало известно, что российский пост отступил, но куда никто не знал.

Колычев действительно, в конце концов, вынужден был, уступив «многочисленному числу турок и татар», отдать Алушту и отойти вглубь полуострова. Точнее, он направился в сторону ближайшего поста российских войск – к  Ангарскому перевалу. Отступить российским солдатам удалось более-менее без потерь (лишь три человека были убиты и 19 ранены), и даже, несмотря на трудный путь, они смогли протащить по горным тропам полковые орудия, и благополучно добрались до деревушки Янисаль,  расположенной почти на самом перевале. 

Впоследствии, получив известия от Колычева обрадованный Долгоруков,  не чаявший уже увидеть его живым, не дожидаясь распоряжений свыше своей волей, удостоил Колычева секунд-майорским чином, денежной суммой за потерянное имущество и экипаж, и, кроме того, сделал представление императрице Екатерине о пожаловании ему более высокой награды. Правда, справедливо заслуженную награду - орден Св. Георгия 4-й степени за отличие в этом бою Колычев получил только 26 ноября 1777 года. 

Майору Бурнашёву князь Прозоровский приказал отступить к Ускуту и прикрыть там прямую дорогу через горы на Карасубазар.

Командующий 2-й армией Долгоруков прибыл, наконец, со своим резервом во внутренность Крыма и остановился в Салгирском ретраншементе, решив собрать там главные силы Крымского корпуса, чтобы противодействовать туркам, откуда бы те не появились. Ещё не зная, о высадке турецкого десанта, он приказал генерал-поручику А.А.Прозоровскому, находившемуся в Бузлыкском ретраншементе (с 1-м мушкетёрским батальоном Московского легиона – командир подполковник А.А.Леванидов, с батальоном Курского пехотного полка и сводным гренадерским батальоном, собранным из гренадерских рот разных пехотных полков корпуса), отрядить часть имеющихся у него войск и двигаться на соединение с главным резервом.

Князь отправил генерал-майора Якоби с двумя полками пехоты и 5-ю эскадронами гусар (отряд в составе Тамбовского пехотного полка, гренадёрского батальона Московского легиона, а также Бахмутского гусарского полка), с наиболее возможным числом казаков, по направлению к Балаклаве, с тем, чтобы там ожидать вероятных действий турецкого флота. Ещё раньше приказание отправиться туда же получил и генерал-майор Кохиус с одним батальоном пехоты и тремя эскадронами гусар. Второй мушкетёрский батальон Московского легиона  этот генерал должен был отрядить для усиления горных постов в том районе. 

Таким образом, основные мобильные силы Крымского корпуса в то время когда шёл бой у Алушты, выполняли задачи по сосредоточению в районе Балаклавы, оперируя по дорогам во внутренней части Крыма. Они не смогли вовремя узнать о высадке турок, и не успели прийти на помощь посту Колычева. 

Этот первый успех турецкого десанта чрезвычайно ободрил крымских татар, которые открыто выступили с оружием в руках против российских войск. Именно их действия во многом оказались решающими в трагической судьбе ещё одного поста — Ялтинского.

Дело при Ялте 19 июля 1774-го года.

В деревне Ялте находились две мушкетерские роты Брянского полка, весьма малочисленные по составу, часть артиллерийской команды этого же полка и 11 донских казаков. Начальник поста – премьер-майор Самуил Салтанов, георгиевский кавалер, награждённый орденом 4-й степени за отличие при осаде и штурме турецкой крепости Бендеры в 1770-м году, где он был ранен. 

Вот что о нём было написано в реляции о штурме крепости в «Походном журнале 2-й армии»: «Брянского пехотного полку секунд-майор Самуйло Салтанов, вошед воротами, отвёрстыми уже изнутри крепости, овладел неприятельской батареею». А в рескрипте о награждении его орденом от 1-го ноября 1770-го года было сказано следующее: «Салтанов Самойло  - За отменную храбрость и мужество, оказанные при осаде Бендерской крепости, будучи первоступившим при штурме на главную крепость, предводительствуя подчинёнными своими к отниманию у неприятеля держанных ещё ими бастионов и улиц». 

Кроме него, ещё при двух ротах Брянцев были офицеры: капитан Иван Михачевский, подпоручики Борис Берлизев и Матвей Ачкасов, прапорщик Пётр Батавин и лекарь Шульц.

Ялта, бывшая Ялита — некогда глава всех южнобережных селений Крыма, славившаяся своими кораблестроителями, к тому времени превратилась в небольшую захолустную рыбацкую деревушку. Издревле местные жители строили здесь грузовые суда, корабельный лес и смолу, для которых щедро поставлял лесистый южный склон Яйлы. Корабли загружались вяленой рыбой, оливковым маслом, сладким луком, и доставляли эти товары едва ли не во все уголки известного тогда мира. Практически непроходимые из-за отсутствия дорог горы были лучшей защитой города от степных разбойников, сами же его обитатели легко передвигались вдоль побережья. Процветание Ялты продолжалось до татарского нашествия, которое разорило все древние селения и богатейшие города южного берега. Свою лепту в разрушительный процесс вносили набеги морских пиратов и итальянских торговцев,  утвердившихся в Крыму. Венецианские и генуэзские купцы, монополизировавшие всю торговлю, заинтересованные вести дела лишь с Золотоордынским Юртом, словно хищники, нещадно обирали коренное население полуострова. Ялта, как и прочие бывшие города побережья постепенно приходила в полное запустение. Окончательно «добили» город османы, под чей контроль перешёл Южный берег Крыма в 70-х годах XV века. Им нужны были только рабы (славяне с севера), которых «поставляли» услужливые татары, красиво украшенное оружие, изготовленное руками крымских мастеров, да ещё немного местной шерсти — вот всё, что их интересовало в Крыму. 

И, тем не менее, несмотря на все беды и несчастья, крымские христиане не опустили рук. В Ялте по-прежнему корабельщики мастерили рыбачьи лодки и небольшие фелюги, ловили и вялили рыбу, топили рыбий жир; как и встарь, выращивали сладкий лук, маслины, грецкий орех, разводили сады и виноградники и делали вино. Производили в турецко-татарском Крыму и кое-какие товары, но этим занимались только «райи» — христиане, которые любили земледелие и некоторые промыслы. Турецкое присутствие в Ялте до прихода российской армии в 1771 году, ограничивалось крохотным гарнизоном, одной кофейней и мечетью. Селение оставалось полностью христианским, с церквями и часовнями, с остатками древнего византийского монастыря и развалинами крепостной стены. Существовал и маленький порт с небольшими доками для рыбачьих фелюг.

Майор Салтанов, получив известие о появлении турецкого флота у Алушты и, скорее всего, о готовящейся высадке десанта, немедленно собрал по возможности наибольший отряд и устремился туда на помощь. Всю ночь они пробирались по горным дорогам параллельно берегу. Приходится только удивляться, как вообще русским солдатам удалось пройти этот путь да ещё к тому же ночью. Российские путешественники даже в 19-м веке описывали этот маршрут, как один из самых жутких в Крыму. Один из участков пути на подходе к Гурзуфу по труднопроходимости сравнивался ими с преодолением Байдарского перевала. Часто тропа, идущая здесь вдоль берега через крутые хребты гор вообще обрывалась. «Груды каменьев или далеко вдававшийся в море мыс принуждали нас объезжать их вброд. … Волны … разбиваясь о каменья, поднимались довольно высоко … сими всплесками не оставили на нас сухой нитки», - вспоминал путешественник В.Броневский. 

За шесть вёрст до цели, заподозрив неладное, Салтанов выслал вперёд разведку — казачий разъезд из девяти «доброконных» человек, поставив задачу: проверить, не занята ли дорога вдоль моря неприятелем, сообщить капитану Колычеву о подходе подкрепления и досконально выяснить обстановку и всё о действиях татар и турецкого флота. Отряд продолжал продвигаться вперёд, когда в свете луны Салтанов разглядел в море турецкие суда, стоявшие на якорях на траверзе маяка Кучук-Ламбат (Малый Ламбод или Малый Маяк), т. е. в тылу его отряда. Более того, вскоре от Алушты в том же направлении отправилось ещё несколько судов. Ситуация сильно осложнилась. Салтанов ничего не знал о положении дел в Алуште, а между тем в его тылу уже находились турецкие суда, которые в любой момент могли высадить значительный десант, и тогда отряд оказался бы отрезанным. Майор принял решение немедленно идти в Ламбат, чтобы не допустить такого поворота событий. Обнаружив подходивший российский отряд, суда остановились у маяков Кучук-Ламбат и Биюк-Ламбат (Большого Маяка) и простояли около двух часов. Когда рассвело, Салтанов смог хорошо обозреть неприятельский флот, он насчитал, в общем, до 130 судов в трёх местах: примерно 40 кончебасов у Алушты, 15 больших трёхмачтовых кораблей — между Алуштой и маяками, а остальные — у Малого Маяка. Первые две группировки внезапно открыли орудийный огонь по целям, скрытым от Салтанова, стрельба продолжалась около четверти часа. Тут только майор заметил, что часть стоявших у Ламбата судов двинулась к Партениту (самому древнему греческому поселению в Крыму). 

Путь к этому селению некоторые путешественники называли «театром ужаса», здесь была: «… мёртвая природа, каменные горы … стояли в пустынном безмолвии … и груды камней засыпали берег. Между сими безобразными пропастьми … между моря и скал течёт по горе слабая тропинка, которая колеблется под ногами…», - писал путешественник В.Измайлов. Ему вторил Сумароков: «Несколько раз я как иступлённый останавливался, волосы поднимались дыбом и устремлённый с высоты взгляд с трепетом отвращался к висящим над головой громадам». 

Как русские солдаты непривычные к таким горным дорогам смогли в этих условиях сохранить самообладание и боеспособность приходится только удивляться. Когда  отряд Салтанова достиг селения, турки уже пробовали высадить там свой десант.

Поняв намерения противника, он сразу же бросился туда. В селении четыре турецких канчебаса уже пытались спустить людей на сушу, отряд вовремя и действенно воспрепятствовал этому, и, не высадив ни одного человека, суда отчалили, пошли к Ламбату и пристали там к берегу. Салтанов хотел было вернуться туда напрямую через горы и сбросить турок в море, но от Алушты приближались главные силы турецкой эскадры, а на горных склонах стали просматриваться внушительные отряды турецких войск. В Ламбате и Партените ещё оставались крохотные российские посты, фактически уже отрезанные неприятельским флотом и высадившимися турками — не менее 1000 человек начали занимать ближайшие к ним окрестные деревни. Майор снял эти посты, приказав следовать в Ялту к основным силам его отряда, а для наблюдения за противником и прикрытия подступов к Ялте оставил пост в Гурзуфе, «в безопасном месте», усилив его до 50-ти человек, и дозор из 4-х казаков у Партенита.

Тем временем посланные в Алушту казаки благополучно добрались до места, но обнаружили там лишь множество турок, расхаживающих по деревне между сгоревшими строениями. Ни егерей капитана Колычева, ни Брянских мушкетёров подпоручика Ачкасова нигде не было. Уничтожены ли они или им удалось отступить и в каком направлении — выяснить не удалось. С такими неутешительными известиями они и вернулись. А вскоре с ещё более тревожными новостями прибыли казаки из Партенита: около двух тысяч турок, высадившихся с кораблей, двинулись в горы с целью перекрыть путь отряду. Салтанов немедленно поднял солдат и спешно вывел их на ялтинскую дорогу, выше в горах, куда турки ещё не успели добраться, послал приказ всем постам, вплоть до Балаклавы, собираться в Ялте. Однако турецкий флот тоже направился туда, в надежде появиться там раньше отряда Салтанова. Майор всё же опередил неприятеля и занял Ялту. И хотя помешать высадке десанта не мог, решил готовиться к обороне христианской деревушки.

Турецкий флот подошёл к Ялте в ночь на 19 июля 1774 года, к большому десанту немедленно присоединилось «великое число татар». Вся эта огромная масса обложила Ялту со всех сторон и на рассвете начала атаку на российский отряд.

На мысе Св. Иоанна, неподалёку от старой православной церкви, находились позиции двух орудий отряда Салтанова, а выше, на склонах холма Поликур, — наблюдательный пост. За деревней устроили стрелковые ложементы — полевые укрепления слабого профиля. Лесные заросли перед ними расчистили, чтобы простреливались подходы.

Ялтинский пост  на первых порах, несмотря на громадный численный перевес неприятеля, успешно отражал штурм. Тем не менее, положение было в высшей степени отчаянное: он был окружён со всех сторон настолько плотно, что даже одному человеку нельзя было проскользнуть незамеченным, не говоря об отступлении целого отряда. Подпрапорщик, а затем и 7 казаков, посланные поочерёдно сообщить ближайшим войскам о критическом положении Ялты, были убиты. Не осталось никакой надежды на помощь извне, и майор принял решение «защищаться до последнего человека». Отбить натиск многократно превосходящего противника небольшой российский отряд, естественно, не мог, кроме того, бойцы уже несколько часов подряд находились в деле, были утомлены до предела, да и понесли ощутимые потери. Почти вся артиллерийская прислуга была выбита огнём турок и пала у своих пушек, орудийные заряды исчерпались. Когда подошли к концу и ружейные патроны, стало ясно, что развязка наступит с минуты на минуту. Сражение продолжалось с раннего утра до полудня. Самое удивительное, никто и не думал прекращать сопротивление, тем более, сдаваться в плен. Все были готовы биться до конца. Майор Салтанов, не раз побывавший в жестоких переделках при осаде Бендер, и мысли не допускал о том, что российские воины уступят в бою туркам и изменникам татарам. Но сдерживать напор становилось всё труднее, в конце концов, атакующим удалось подобраться совсем, близко к укреплениям. Татары подтащили копны сена и соломы и подожгли их, чтобы дымом выкурить защитников. Поднявшийся ветер заволок удушливой пеленой позиции российского отряда и ещё сильнее раздувал огонь. Вскоре пламя добралось и до самих укреплений. Бревенчатый палисад, туры, фашины, деревянные постройки, высушенные южным солнцем, полыхнули как порох. Пожар стремительно расширялся, оставаться в дыму и пламени  было уже невозможно. Российский отряд был вынужден оставить свои позиции и начать отходить. Только идти было некуда – кругом были враги. Заняв оборону на последнем рубеже за церковной оградой, Брянцы продолжали сражаться, но враги наседали со всех сторон. Надежды на спасение не оставалось, повсюду были торжествующие неприятели, потрясавшие головами, отрезанными у убитых русских солдат. Тогда Салтанов решает пойти на прорыв, чтобы попытаться спасти хотя  бы часть остававшихся ещё в живых людей, и вывести местных жителей, укрывавшихся в церкви. Он  приказал заклепать бесполезные теперь пушки, собрать всех раненых, кто ещё мог передвигаться, и ударить на неприятеля в штыки. Долгоруков-Крымский в реляции Екатерине писал: «…когда уже по зажжении у него батарей не можно было команде его удержаться в Ялте, то сей майор вознамерился пробиться сквозь неприятеля». Это было отчаянное предприятие, и тем не менее российские воины, оставшись без патронов, одними штыками в жестоком рукопашном бою ценою тяжёлых потерь проложили себе путь из окружения. Майор Салтанов «едва только стал выходить, то и заколот». Скорее всего, он погиб от пик крымских татар, т. к. у османских десантных войск вряд ли было такое «колющее» оружие.

Прорвавшиеся сквозь толпы врагов русские солдаты не могли идти вдоль берега моря, т.к. неприятель при помощи своих судов легко перехватил бы их по дороге. Оставалось одно — уходить в горы. Крымский исследователь О.Оксём предположил, что Брянцы возможно попытались подняться по хребту Иограф, чтобы миновать татарские деревни, разбросанные вокруг Ялты. Однако на каждом шагу наши солдаты натыкались на скопища турок и татар, наводнивших окрестности Ялты,  прорываясь сквозь них яростными штыковыми бросками. Отряд таял на глазах, а нападавших становилось всё больше и больше. Погиб не только командир Ялтинского поста георгиевский кавалер премьер-майор Самуил Салтанов, погибла и большая часть его людей. Пользуясь безнаказанностью, турки издалека расстреливали Брянцев, ответить которым на огонь было нечем. Всё больше измождённых и израненных солдат отставало от товарищей на крутых подъёмах и извилистых горных тропах, они спотыкались, падали, и не в силах подняться оставались лежать на камнях. И тогда на несчастных и беззащитных со всех сторон набрасывалась масса кровожадных хищников. Турки резали им головы, а татары, верные своей разбойничьей сущности, обирали ещё бьющиеся в предсмертных конвульсиях тела людей до последней нитки. На уходящих в горы русских воинов турки и татары устроили настоящую охоту, затравливая, как диких зверей, неотступно преследуя на протяжении длительного пути. Озверев от крови, убивали и отрубали головы и офицерам и рядовым, в плен не брали никого, да никто и не сдавался. Понятие о воинской чести у русских солдат тогда было настолько велико, что, попав в безвыходное положение, они предпочитали гибель позорной сдаче в плен басурманам.

Беспощадную бойню турки и татары устроили и в самой Ялте, ворвавшись туда после прорыва российского отряда. Местных жителей, укрывавшихся в церкви, вырезали поголовно, храм сожгли и разрушили до основания, как и многие дома этой несчастной деревушки.

Путешественник П.С.Паллас, видевший в 1793 г. развалины ялтинской церкви «на скале у моря» сообщал, что она была взорвана: «Находившаяся здесь греческая церковь была случайно уничтожена пороховым взрывом во время предпоследней турецкой войны, и теперь видны её остатки на скале у моря».

П.И.Сумароков - автор “Досугов крымского судьи” также наблюдавший развалины церкви на мысе св. Иоанна рассказывал историю её уничтожения несколько по-другому. “В исходе последней Румянцова с турками войны, сии ожесточённые неприятели, питаясь бесполезным упованием исторгнуть Крым из наших рук, сделали на двух галерах высадку в Алуште, откуда перейдя сюда напали вместе с присовокупившимися к ним татарами на притины россов, к великому их изумлению. Воины наши от превозмогающей силы принуждены были оградиться окопами на безвыгодном месте, а турки, пользуясь дуновением ветра зажгли сено, солому и при дыме, застилающем мглою стан их, напали и принудили оставших избрать в убежище внутренность и ограду церкви. Там защищались те, как истинные герои, но наконец сдавшись на пощаду, все вопреки честности и политики были умерщвлены, исключая 5 или 6 человек, которые чрез горы и воды достигли Балаклавы. 

Только лишь в 1820-30 гг. развалины церкви окончательно исчезли, когда по приказу М.С.Воронцова были употреблены на строительство ялтинского мола.  

Турецкие и татарские изуверства вовсе не вымысел, о них свидетельствует сам командующий османским десантом Хаджи-Али-бей, который зашёл ещё дальше, чем обычные головорезы в своей звериной ненависти к людям, не только к русским, но и к своим единоверцам. В послании Долгорукову он предложил российскому главнокомандующему распорядиться рубить головы всем туркам, сдающимся во время баталии в плен, как и он в свою очередь приказал поступать с русскими пленными. «Сие он в таком намерении делать предпринял, чтобы обоюдные ратные люди, устрашась тем, вернее Государям служили и до последней капли крови мужественно дрались».

В горах в окрестностях Ялты, говорят, ещё и сейчас иногда находят турецкие мелкокалиберные пули и обломки российского оружия XVIII века. Безусловно, никто не может с уверенностью сказать, что эти находки имеют отношение именно к этим трагическим событиям крымской истории, но никто не может утверждать и обратного.

Так или иначе, доподлинно известно, что лишь немногим российским воинам из Ялтинского поста посчастливилось прорваться через все облавы, уйти от татарской погони и выйти к своим войскам, должно быть, перевалив через хребет Яйлы. Чудом уцелело от верной смерти всего 17 человек. Небольшая горстка измождённых и израненных героических защитников Ялты смогла добраться-таки до своих и принести страшную весть о гибели Ялтинского поста. Утверждение российского историка Н. Поликарпова, что в плену у турок не оказалось ни одного солдата Брянского полка, вряд ли верно. Как сообщал Веселицкий, сам находившийся в плену у сераскира, на кораблях турецкого флота содержалось какое-то количество российских солдат «из взятых в плен при разорении Ялты». Хаджи-Али-бей после окончания военных действий ни под каким предлогом не соглашался их освобождать и, по всей вероятности, так и увёз в Стамбул как свидетельство своей «победы». Дальнейшая их судьба неизвестна, может быть, они и вернулись в Россию после обмена пленными, которого настоятельно добивалась российская сторона, но уже не попали в свой полк, поэтому Поликарпов и не обнаружил о них никаких сведений в документах. 

Из офицерского состава Ялтинского поста в живых остались только капитан Иван Михачевский и подпоручик Матвей Ачкасов, хотя участие последнего в обороне Ялты доподлинно не установлено. Салтанов в последнем рапорте не сообщал, что Ачкасов присоединился к основным силам отряда. Подпоручик мог со своим постом как уйти с Колычевым, так и самостоятельно пробиваться к Балаклаве. Поликарпов не приводит о нём никаких подробных данных.

Уцелело и 8 унтер-офицеров (известно имя лишь одного — сержанта Анания Шебышева, раненного в левую руку), а также 3 канонира и 4 казака. Имена и фамилии других раненых и убитых нижних чинов не сохранились. Имеются лишь следующие сведения: погибли премьер-майор Самуил Салтанов, подпоручик Берлизев, прапорщик Батавин, лекарь Шульц, один сержант, 2 подпрапорщика, один каптенармус, 2 фурьера, 6 капралов, 2 цирюльника (ротных фельдшера), 168 мушкетёров, 13 канониров, 7 казаков, всего — 3 офицера, лекарь, 12 унтер-офицеров, 182 нижних чина, 7 казаков, итого — 205 человек. 

Долгоруков в рапорте, составленном вскоре после описываемых событий, 28 июля, приводит несколько другие цифры: убито 197 нижних чинов (унтер-офицеров, капралов и рядовых), включая и казаков; 3 офицера (Салтанов, Берличев и Батовин — именно так указаны их фамилии в реляции) и лекарь Шульц. Всего 201 человек. Однако самое любопытное в рапорте — это сообщение, что команда Салтанова «отверзши себе путь штыками, прибыла в Балаклаву с четырьмя офицерами, в числе ста пятидесяти человек, и с ранеными».

Поликарпов ничего не говорит об этом факте, по-видимому, основная масса среди этого числа пробившихся солдат, была не из состава Ялтинского, а из других постов, находившихся на побережье от Ялты до Балаклавы, но подчинённых Салтанову. 

Увековечить память о героических защитниках Ялты пытались в начале прошлого века, когда проживающий в Крыму Бертье де Лагард (известный ученый-крымовед и военный инженер Александр Львович Бертье-Делагард (1842— 1920) инициировал процесс сооружения монумента на месте неравной схватки в 1774 году. Уроженец Севастополя, много сделал для того, чтобы поднять из руин и пепла родной город, разрушенный в период обороны 1854—1855 годов. Первые большие работы по его восстановлению и благоустройству в 70—80-х годах выполнил именно А. Л. Бертье-Делагард. На месте самой большой батареи — Николаевской он спроектировал всем известный ныне Приморский бульвар. Им же сооружено судостроительное адмиралтейство, проложен водопровод, возведены многие другие постройки. Особенно велик вклад этого военного инженера в строительстве портов — в Севастополе, Феодосии, Ялте. Так, в Ялте с его именем связано создание мола — сооружения оригинального и выдержавшего испытание временем. Одновременно с работами строительными А. Л. Бертье-Делагард ведет разностороннее и глубокое исследование истории края, он становится крупнейшим знатоком, а во многих случаях первооткрывателем в области древней и средневековой истории, археологии, топонимики. Большие успехи он делает в античной и средневековой нумизматике Крыма, которая до этого была в зачаточном состоянии.

С 1887 года А. Л. Бертье-Делагард поселяется в Ялте, а в конце 90-х годов строит по проекту архитектора Н. П. Краснова весьма оригинальный дом, ныне  улица Кирова, 15. Стараниями хозяина дом становится своеобразным музеем и одновременно научной станцией по изучению истории, археологии и этнографии Крымского полуострова.

Здесь же, на усадьбе дома, А. Л. Бертье-Делагард устраивает миниатюрный ботанический сад с богатейшим видовым составом — около 200 видов и разновидностей растений всех континентов. В одном из томов «Известий Таврической ученой архивной комиссии» был опубликован каталог растений сада. К сожалению, за годы войны этот поистине уникальный рукотворный феномен пришел в запустение, а затем исчез.

Следует еще сказать, что А. Л. Бертье-Делагард принимал активное участие в общественной жизни города и края. Он состоял почетным членом того горного клуба, в котором председательствовал уже известный вам Владимир Николаевич Дмитриев. Он же был одним из самых деятельных членов Таврической ученой архивной комиссии, Одесского общества истории и древностей.

Умер А. Л. Бертье-Делагард в доме на Аутской 27 февраля (12 марта) 1920 года, похоронен в Севастополе. Ныне в этом доме, отмеченном мемориальной доской, находятся творческие мастерские школьников — «Станция юного техника». Часть богатейшей библиотеки ученого и его архива хранится в Крымском краеведческом музее в Симферополе.

К сожалению, в то время никаких подробностей произошедшего, и даже точной даты, никто не знал, в том числе и ялтинцы. В единственном капитальном труде по данной эпохе, созданном А. Петровым, вообще нет упоминания о военных действиях в Крыму, за исключением сражения при Шумах, описанного, правда, с большими искажениями и отклонениями от действительности. Даже дата высадки турецкого десанта у Алушты указана неправильно: 22 июля вместо 17 июля. Трудно поверить, но по всей вероятности кровавые события при Ялте оставались лишь в преданиях местных жителей, которые передавались из поколения в поколение на протяжении почти полутора веков. Чтобы прояснить ситуацию, Бертье 4 апреля 1908 года официально обратился в Совет Императорского Российского Военно-Исторического Общества с просьбой предоставить ему всю имеющуюся в архивах информацию по данному делу, а именно: какая часть войск входила в состав уничтоженного турками русского отряда; как велик был отряд (число офицеров и нижних чинов); имена всех погибших офицеров и нижних чинов, в крайнем случае, хотя бы офицеров; все детали боя и, наконец, его точную дату.

Выдающийся российский историк и исследователь-архивист Н. Поликарпов по просьбе Совета провёл розыск в Московском Отделении Общего Архива Главного Штаба и обнаружил некоторые документы, позволившие ответить на заданные Бертье вопросы.  Изучив эти материалы Поликарпов сделать главный и важный вывод — погибший в Ялте в 1774 году российский отряд совершил поразительный героический подвиг, оставшись до конца верен долгу и присяге, и достоин увековечивания его памяти. Бертье, который лично намеревался содействовать сооружению памятника Брянским мушкетёрам, хотел видеть его в виде намогильного православного креста с соответствующей надписью.

Поликарпов попутно выяснил, что тогдашний (т.е. начала XX века) Брянский 35-й пехотный генерал-адъютанта князя Горчакова полк не имеет ничего общего, кроме названия, с прежним екатерининских времён Брянским мушкетёрским полком. Тот старый полк вёл свою родословную от ландмилицейского конного полка, сформированного на Украине ещё при Петре I в первой четверти XVIII века. При Екатерине II, в 1763 году (он тогда уже назывался Брянским) был преобразован в пехотный полк Украинского корпуса, спустя семь лет, в 1770 году, переведён в полевые войска российской армии, а затем, в эпоху императора Александра I, в 1810 году, — в лёгкую пехоту и переименован в 39-й егерский. Во время реформирования Николаем I русской армии в 1834 году бывший Брянский полк был целиком включён в 80-й Кабардинский пехотный полк и дал тому своё старшинство. – Его сформировали в 1811-м году из отдельных рот разных гарнизонных полков. Но, к сожалению, ни тогда в Кабардинском полку, ни в начале XX века, ничего не знали о славном героическом эпизоде из истории своего прародителя. Известный военный писатель А. Зиссерман в труде «История 80-го пехотного Кабардинского полка» (СПб., 1881) ни словом не обмолвился о подвиге Брянцев в 1774 году.

Наше время не прибавило известности этому подвигу, точнее, многие десятилетия он и вовсе был забыт. Никаких капитальных военно-исторических трудов, исследующих период 1-й русско-турецкой войны и присоединения Крыма к России, так и не появилось, да вряд ли появятся. Лишь в последние годы, благодаря стараниям крымских краеведов и историков, эта тема начала понемногу освещаться в средствах массовой информации. 

Памятника в Ялте нет, да и неизвестно, были ли совершены хоть какие-то реальные попытки его сооружения. Сейчас прекрасный курортный город застраивается небывалыми темпами и украшается всевозможными скульптурами. На набережной появилась и «дама с собачкой» и Антон Павлович Чехов (правда, в весьма сомнительном исполнении). Как будто и об истории не забывают, хотели даже увековечить знаменитую «троицу» — участников Ялтинской конференции 1945 года. Вот только разрешение на установку памятников в Крыму теперь «даёт» кучка экстремистски настроенных «борцов за историческую справедливость», пообещавших, мягко говоря, крупные неприятности тем, кто соорудит изваяние известного исторического персонажа (имя которого не стоит лишний раз и упоминать). Удивительно, но власти уступили давлению и прямым угрозам, хотя можно было выполнить монумент с одним пустующим креслом, что ещё больше подчеркнуло бы абсурдность ситуации и показало бы всему цивилизованному миру истинное лицо этих носителей дремучего пещерного мировоззрения. А для туристов такая композиция — настоящий аттракцион, от желающих «стать третьим» в знаменитой компании отбою бы не было.

А если серьёзно, то приходится сожалеть, что в Ялте при такой обстановке никогда не появятся ни памятник Брянцам, ни основателю города Николаю I, ни участникам Отечественной войны, красным партизанам, ни многим другим российским героям разных исторических эпох. – Написано это было уже много лет назад, сейчас же после долгожданного возвращения Крыма на Родину хочется надеяться, что всё в этом отношении переменится к лучшему.

Бой  при  Шумах  24  июля  1774  года

После занятия Алушты Гаджи-Али-бей не спешил разворачивать наступление вглубь полуострова, сознавая, очевидно, все трудности горного марша и ожидая развития татарского мятежа. Он лишь выдвинул вперёд на 10 вёрст от лагеря основных своих войск авангард из 7–8 тысяч человек, который занял ущелья у деревень Шумы и Демерджи, чтобы перекрыть вход в Алуштинскую долину. Под прикрытием передового отряда турки спокойно продолжали работы по  укреплению позиций своего главного лагеря. Вокруг  Алушты сооружали батареи, насыпали ретраншементы, обкладывали воздвигаемые валы камнем, который  брали с берега моря. Основные силы турецкого десанта расположились на левом берегу речки Алушты, так как его высоты  командовали над местностью. Передовой турецкий также укреплял свои позиции, на скорую руку возводя ретраншемент, выложенный из камня,  и артиллерийские батареи.

Долгоруков после высадки турецкого десанта, очевидно долго не имел достоверных сведений о судьбе поста Колычева  (ни 18-го июля, ни большую часть дня 19-го) и предполагал его уничтоженным турками, поэтому вместо движения к Алуште он решил сначала сосредоточить войска Крымского корпуса в Ак-мечети, куда и сам отправился со своим резервом. В Ак-мечети  (нынешний Симферополь) тогда  уже находился отряд генерал-майора Кохиуса (1 батальон пехоты и 3 эскадрона гусар), который согласно приказу должен был проследовать к Балаклаве для усиления там постов. Не получив от Долгорукова новых распоряжений Кохиус спокойно проследовал к пункту назначения, в то время как российские береговые посты, сначала Алуштинский, а потом и Ялтинский в одиночку без помощи от других отрядов российских войск пытались отразить высадку турецкого десанта. Кохиус прошёл мимо Бахчисарая, обойдя ханскую столицу за три версты, оставив в ней без помощи российского посланника Веселицкого. 

Наш резидент настоятельно просил главнокомандующего о присылке к нему сильного конвоя, с тем, чтобы отправить свою семью в главную квартиру армии.   Веселицкий, находившийся в Бахчисарае, слышал отдалённый барабанный бой и надеялся, что российские войска возьмут под защиту нашу миссию и позволят эвакуироваться в безопасное место, но этого не случилось – батальон прошёл мимо. В присылке войск Веселицкому отказал лично сам Долгоруков, оставив того у хана по существу на положении заложника, в результате чего с российской дипломатической миссией вскоре произошла страшная трагедия. Татары предательским образом захватили её членов  и безжалостно  убили всех за исключением Веселицкого и его беременной жены, пугая её отрубленными головами казаков конвоя миссии. Жена Веселицкого впоследствии благополучно разрешилась от бремени, произведя на свет сына – будущего героя Отечественной войны 1812 года  генерала Веселицкого, командовавшего в Бородинской битве российской артиллерией.

Оставленный Кохиусом для усиления горных постов батальон Рудена, не имея чётких указаний, также никому не успел прийти на помощь.

Между тем Долгоруков продолжал сосредоточение своих войск в центре полуострова, приказав Прозоровскому провести передислокацию войск из Керченского полуострова и выступить  к нему навстречу в Ак-мечеть. При Керчи и Ениколе оставлен был Алексеевский полк и один эскадрон гусар для организации разъездов по берегу моря. Все прибрежные посты стягивались к Судаку, где находился егерский батальон.

Прозоровский направил к Бузлыку с Керченского полуострова Елецкий пехотный полк, егерей и кавалерию, а сам в ночь на 20-е выступил из Бузлыка с одним гренадерским батальоном, Донецким пикинёрным полком и 4 эскадронами гусар. В сторону гор им были направлены батальон Курского полка и батальон Московского легиона.

Отряду Прозоровского главнокомандующий приказал следовать к главной квартире, несмотря на то, что на Ени-сале и далее на Алушту для него была прямая короткая дорога.  

Российские войска постепенно начали стягиваться к месту высадки неприятельского десанта. Первым на подходе был 2-й мушкетёрский батальон Московского легиона под командованием подполковника фон Рудена,

Прибыв в Ак-мечеть, он получил известие о высадке турок в Алуште и атаке нашего поста. В соответствии с приказом Руден должен был следовать на подкрепление Колычева, но если же  не успеет сделать это и достичь Алушты до того момента пока неприятель не оттеснит оттуда наш пост, то подполковник должен был  занять «твёрдую позицию» в горах и дожидаться подхода  основных сил корпуса. Однако  достигнув деревушки Янисаль  – ближайшего с внешней стороны гор селения, и  встретив там  отступивший из Алушты отряд капитана Колычева, Руден  безрассудно бросился вперёд. Мушкетёры и егеря под его началом выступили ночью 21 июля и ещё в темноте подошли к передовым позициям турок у деревни Шумы. Часть егерей Колычева во главе с поручиком Х.Фонцином, которому также были приданы ещё 60 мушкетёр, атаковали неприятеля занимавшего Демерджи. Благодаря внезапности удара в ночной суматохе команда  Фонцина  легко выбила численно превосходящего неприятеля из этой деревни, «и через то, бывшему там войску очистила свободный путь».

Дальнейшее наступление батальона Рудена и егерей Колычева по направлению к Шумам развивалось вполне успешно, они  «трижды прогоняли неприятеля» к его главному лагерю.

Но продвигаясь дальше наши войска столкнулись с ожесточённым сопротивлением уже подготовившегося к отпору врага. … вскоре турки, по-видимому опомнились и «отовсюду», как написал Якоби Прозоровскому, окружили отряд фон Рудена, который был вынужден отдать приказ об отходе. Отступление могло закончиться полным поражением российского отряда, по счастью фон Рудена выручили егеря Колычева, они «оказали отменную храбрость… поражая неприятеля цельными своими выстрелами и устремляясь на него с совершенной неустрашимостью». Наседавшие со всех сторон турки были отброшены, но потери егерей и мушкетер были очень большие: 16 солдат убиты и 99 нижних чинов ранены, кроме того, выбыли из строя ещё и 3 обер-офицера. Обескровленный отряд вынужден был отступить за перевал. Хорошо, что неприятель не стал его активно преследовать и не смог окружить. 

Узнав от присланного Колычевым егеря о неудаче безрассудной атаки Рудена, который «теперь окружён отовсюду» Долгоруков был раздосадован тем, что «неблагоразумие подчинённого» привело «неприятеля в осторожность» и разрушило  задуманное им предприятие  по атаке неприятельского десанта.

Однако тотчас же главнокомандующий отправляет приказ прибывшему  в Ак-мечеть  генерал-майору И.В.Якоби идти на выручку Рудена. Опасаясь, что тем самым, как говорится, только подольёт масло в огонь, и что «таковым разделением сил наших, подадим мы случай неприятелю бить нас одного за одним», Долгоруков «возложил … на ближайшее усмотрение» самого Якоби принятие решения о подкреплении Рудена. Вероятность того, что воодушевлённые успехом, турки готовы будут снова громить российские войска, направляемые в бой  по частям, была велика, поэтому командующий и осторожничал.  

Спохватившись, Долгоруков вслед за Якоби отправляет к Янисали кавалерийские части с генерал-поручиком Мусиным-Пушкиным, поручив ему принять командование над всеми собирающимися там подразделениями, и, кроме того, объявил всем войскам корпуса об общем наступлении на десант в Алуште. 

21числа в Ак-мечети соединились Долгоруков и Прозоровский.

22 июля Прозоровскому было приказано занять позицию при Ак-мечети, для прикрытия коммуникаций 2-й армии, туда же от Карасу-базара двинулся и подполковник Леванидов. На следующий день в 15-ти верстах от Ак-мечети, на речке Бештереке, едва только Прозоровский соединился со своею пехотой, как показались многотысячные толпы татар, которые начали перестрелку с российскими постами.

В отряде Прозоровского находились следующие подразделения: гусарские эскадроны — 444 чел.; Донецкий пикинёрный полк — 415 чел.; всего кавалерии — 859 чел. В артиллерийской команде —175 чел.; в 1-м батальоне Московского легиона — 560 чел.; в батальоне Курского полка — 314 чел.; в егерском батальоне — 244 чел.  Общее количество — 2152 чел. 

Долгоруков, надёжно прикрыв свой тыл группировкой Прозоровского, двинулся с резервом вслед за Якоби к деревне Янисаль. Там он намеревался сосредоточить свои главные силы, состоящие из 9 батальонов пехоты, Борисоглебского драгунского и Бахмутского гусарского полков.

Однако в этот же день 22-го июля генерал-майор Якоби уже выступил из  Янисаль по направлению к Алуште  с частью войск, а именно: Тамбовским пехотным полком, гренадерским и 2-м мушкетёрским батальонами Московского легиона и егерской командой. Тамбовский полк хотя и имел в своём составе два батальона, но был весьма слабым и едва насчитывал 600 человек. 

Отряд предстояло провести по единственной дороге, ведущей к южному берегу Крыма через Кебит-Богазский перевал. Дорогой этот путь можно было назвать с большой долей условности, это была обычная горная тропа, правда, натоптанная в течение, быть может, нескольких тысячелетий, она выходила в Алуштинскую долину и вела прямо к этому татарскому селению. Существовали и ещё несколько проходов к морю через главную гряду Крымских гор, но они были труднопроходимы даже для пешего человека, артиллерию же по ним было провести и вовсе невозможно.

Путь для российских войск от Янисаль «в самую внутренность гор» оказался очень сложным,  проезжих дорог почти не было, шли по опасным ущельям и узким дефиле. «Лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропастями, что с трудом два только человека в ряд пройти  и по крайней мере трёхфунтовые орудия везены быть могут». Всю артиллерию, включая 12-ти фунтовые единороги «новой пропорции», русские солдаты пронесли «на собственных своих раменах», т. е. буквально на руках, но благополучно преодолели все трудности.

Долгоруков, прибыв 22-го июля в Янисаль на следующий день 23-го июля, отрядил «к поиску над неприятелем» генерал-поручика графа Мусина-Пушкина своего зятя, выделив ему большую часть своего резерва, а сам  с двумя батальонами пехоты и двумя кавалерийскими полками остался прикрывать тылы отряда Мусина-Пушкина. 

Вместо решительной атаки неприятеля Долгоруков приказал своему зятю  произвести всего лишь поиск по направлению к Алуште, и на следующий день после этого предприятия «чтобы… ни произошло, немедленно прибыть к нему, не оставляя никакого в горах поста». Непонятно, зачем вообще понадобилось это чрезвычайно рискованное наступление, сведённое, в конце концов, всего лишь к простой демонстрации. После соединения с Мусиным-Пушкиным Долгоруков планировал отступить с ним к Ак-мечети, а через день продвинуться ближе к Бахчисараю, вероятно, чтобы было удобнее наблюдать оттуда за развитием татарского мятежа и отступить далее за Перекоп.

Согласно рапорту генерала Якоби его войска, совершив тяжёлый марш через «узкие между гор и лесов к Алуште дефилеи», пройдя расстояние около 30 км,  расположились 23 июля в 6 часов утра, не доходя до деревни Шумы, напротив неё в горах. И по утверждению этого генерала он в тот же день   предпринял атаку турецких позиций, хотя по официальной версии датой боя при Шумах считается 24-е июля. По крайней мере, Н.Поликарпов на основании анализа многих доступных ему документов: реляций, формулярных списков и т.п. говорит именно о 24 июле, дата же 23-е присутствует только в реляции Якоби, в изложении Прозоровского.

С прибытием к Шумам Мусина-Пушкина силы российского отряда возросли до 7 батальонов пехоты и незначительного числа казаков. Артиллерия, судя по всему, была не только полковая,  возможно, что упоминаемые Долгоруковым 12 фунтовые единороги были из состава полевой артиллерии. Число орудий неизвестно, полковой  полагалось иметь по 2 орудия на пехотный батальон,  т.е. всего 14 – 3-фунтовых пушек или 8-фунтовых единорогов полковой артиллерии, плюс ещё некоторое число 12-фунтовых единорогов полевой артиллерии.  Численность войск точно неизвестна, в своей реляции Екатерине II Долгоруков сообщал о 2850 человек. 

Турки занимали укреплённую позицию, которая  была устроена северо-западнее деревни Шумы (ныне Верхняя Кутузовка) «на весьма выгодном месте, с обеих сторон которого были крутые каменные стремнины укреплены ретраншамента». Долгоруков, очевидно со слов Мусина-Пушкина считал турецкую позицию «весьма твердой». 

Кроме естественных преград позиция была усилена сооружёнными турками двумя батареями, державшими под обстрелом дороги в Алушту, а также «ретраншементом» - каменной стенкой, протянувшейся от деревни Шумы вниз по склону через сады к юго-западу, которая перегораживала всё дефиле и   прикрывала батареи с левого фланга. 

Хотя на турецких батареях было установлено всего 4 орудия - по 2 на каждой, они благодаря своему выгодному расположению на господствующей высоте надёжно перекрывали  дорогу, ведущую из Ак-мечети в Алушту через перевал  Ангар-богаз, которая здесь спускалась в глубокий овраг с протекавшим на дне ручьём. Дорога в этом месте заметна и сейчас, особенно впечатляет сохранившийся каменный мост, построенный, правда, позднее уже в 1-й трети 19-го века. 

Отдельно от расположения главных турецких сил у Шум находился ещё один отряд занимавший деревню Демерджи,  и перекрывавший дорогу, по которой можно было совершить глубокий обход Шумской позиции и выйти почти к самой Алуште. 

Занимали  позицию у деревень Шумы и Демерджи, судя по позднейшим показаниям пленных, около 7–8 тысяч человек. 

В соответствии с расположением турок были распределены и российские войска. Якоби с гренадерским батальоном и егерями Колычева стал на горе на правом фланге «у двух батарей сделанных неприятелем пред деревнею».

Полковник Либгольт с Тамбовским полком и 2-м батальоном Московского легиона, которым командовал вместо отстраненного фон Рудена («худо себя зарекомендовавшего» после несчастного дела 21 июля) секунд-майор Шипилов, был выдвинут на соседнюю гору по направлению к деревне Демерджи, с целью занять находившиеся там высоты и ущелья, чтобы не допустить неприятеля в тыл остальной части отряда. От позиций турок наши боевые порядки левого фланга были отделены глубокой долиной.

Позади частей передовой бригады Якоби Мусин-Пушкин расположил резерв под командованием своего родственника генерал-майора В.В.Грушецкого  -  также зятя Долгорукова. Резерв состоял из трёх батальонов: одного сводного гренадерского, который был приведён к Ак-мечети Прозоровским, и ещё двух Селенгинского пехотного полка.

Чтобы вскрыть оборону противника, Якоби отправил вперёд егерскую команду капитана Колычева. Турки немедленно открыли по ней орудийную и ружейную стрельбу. Егерей поддержала российская артиллерия ответным огнём по турецким батареям. Четвертьпудовые единороги, управляемые капитаном артиллерии Бурдуковым, действовали настолько эффективно, что неоднократно заставляли замолчать орудия противника. Для усиления Колычева Якоби послал 50 гренадеров Московского легиона из команды полковника Либгольта (у Либгольта был только 2-й мушкетёрский батальон этого легиона, так что Якоби, видимо, ошибся, и это были мушкетёры) во главе с поручиком Муратовым и подпоручиком Завалишиным.

От массированного огня егеря и мушкетёры, действовавшие в рассыпном строю, удачно укрывались, используя складки местности и различные естественные укрытия, отвечая редкими прицельными выстрелами. Но долго так продолжаться не могло, начались потери, в частности был ранен подпоручик Завалишин. Наконец Мусин-Пушкин, ознакомившись с местностью и расположением неприятеля, определился с направлением главного удара. Он приказал Якоби поддержать продвижение команды Колычева на правом фланге атакой  гренадерского батальона. Выстроив последний в каре, генерал-майор вместе с его командиром подполковником Голенищевым-Кутузовым встали в его передний фас и начали спускаться с крутой горы прямо к турецкому ретраншементу. 

На место батальона Кутузова Мусин-Пушкин выдвинул  резерв под командованием генерал-майора В.В.Грушецкого, который должен был поддержать его наступление огнём. 

Движение каре Якоби сильно замедлялось природными преградами, три раза батальон натыкался на глубокие рвы, «препятствующие скоро к нему итить». Жестокий ружейный огонь из-за каменной стенки наносил Московским легионным гренадерам чувствительный урон. Был ранен командир одной из гренадерских рот батальона капитан Кучугов, но после перевязки догнал свою роту и командовал ею до конца боя. Капитан Смородин, выполнявший при генерал-майоре Якоби обязанности дежурного майора, получил ранение ружейной пулей навылет в левую руку. У адъютанта Тибекина (возможно, Тибекин Иван Васильевич, впоследствии, в 1789–1795 гг., вице-губернатор Екатеринославского наместничества), сменившего Смородина, была ранена лошадь, а под генерал-майором — убита, к тому же троих его людей (крепостных или денщиков), как и их лошадей, буквально изрешетили пули.

Долгоруков сообщал Екатерине II: «Как скоро войски Вашего Величества повели… свою атаку… то встречены были жесточайшим из пушек и ружей огнём. Неприятель, пользуясь удобностью места и превосходством сил, защищался из ретраншементов с такою упорностию, что более двух часов, когда… каре, подаваясь вперёд непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровью, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисильнейшая пальба». 

Несмотря на такой разящий огонь, Якоби и Кутузов продолжали оставаться в фасе каре, воодушевляя гренадеров собственным примером. Вот как Якоби характеризовал Кутузова в рапорте Мусину-Пушкину: «А о господине подполковнике Голенищеве-Кутузове не изъясняю я вашему сиятельству ничего, поелику мужество его и храбрость известны по собственному вашего сиятельства обозрению. И для того только смею вашему сиятельству доложить, что сей штаб-офицер отличное имеет в себе храбрости достоинство и батальон чрез собственное его старание приведён в такое мужество». Этот гренадерский батальон состоял из «новых и молодых людей», но стараниями его командира был приведён «до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оный старых солдат» — так писал о нём уже Долгоруков, а в реляции уточнял: «Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла напролёт в том же месте на другой стороне лица». Это произошло, когда наступающие Московцы натолкнулись на второй глубокий ров. Кутузов, подавая личный пример, начал спускаться в него первым, увлекая замешкавшихся солдат вперёд. По легенде, распространившейся со слов очевидцев, он был ранен, когда стоял на огромном камне, нависающем надо рвом, и «в беспамятстве упал в ров на тела убитых» гренадер. 

Кутузов был ранен ружейной пулей, которая вошла в голову с левой стороны у виска, а вышла соответственно с правой, почти у самого глаза. «Смерть сквозь главу его промчалась», — выразился позднее поэт Державин. При таких ранениях, казалось, не выживают, но Кутузов даже не лишился зрения, только правый глаз стал немного косить, но обоими глазами он хорошо видел до самой старости. 

О чудесном исцелении стало широко известно в России. За отличие в этом сражении Кутузов был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени 26 ноября 1775 года. И как будто был даже удостоен монаршей аудиенции, после которой Екатерина произнесла: «Надобно беречь Кутузова. Он у меня будет великим генералом». Так или иначе, но его имя стало известно не только на родине, но и во всей Европе. Конечно, на западе нашлось немало скептиков, которые ставили под сомнение эту историю, называя её небылицей в духе рассказов барона Мюнхаузена о России. Кутузову даже как-то пришлось лично развеивать неверие заграничных медицинских светил. Путешествуя по Голландии и узнав, что один из знаменитых профессоров медицины и анатомии, особенно рьяно опровергавший положительный исход в подобном случае, собирается защищать диссертацию по боевым ранениям, он явился 

на заседание. Во время заявления соискателя, что ранение, которое «будто бы, как говорили, получил Кутузов, есть не что иное, как сказка, потому что с такой раной трудно остаться в живых и уже невозможно совершенно сохранить зрение», он встал и сказал перед всей аудиторией: «Господин профессор, вот я здесь и я вас вижу».

У горного источника Сунг-су, где Московские гренадеры якобы промывали рану своему командиру, был установлен в 1824-1826 годах, когда сооружалась почтовая дорога между Симферополем и Алуштой памятный знак - знаменитый «Кутузовский фонтан». В 1835 году  на нём была укреплена чугунная доска, текст, для которой лично утвердил тогдашний Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор М.С.Воронцов. Надпись на ней гласила: «Близ этого места в сражении с турками ранен в глаз  генерал-майор Михаил Ларионович Кутузов, бывший потом генерал-фельдмаршал, князь Смоленский». Генеральское звание Кутузову, конечно же, «присвоили» ошибочно. В конце 19-го века чугунную доску на фонтане заменили  мраморной плитой, а текст исправили, в частности звание Кутузова и его Отчество. К столетию Отечественной войны 1812-го года планировали установить на памятнике новую доску «с приличной надписью» и барельеф с портретом Кутузова, но последнее предложение удалось воплотить в жизнь только в 1945-м году. В тот год отмечался юбилей Кутузова (правда,  дата его рождения точно неизвестна, одни исследователи считают, что это был 1747-й год, другие - 1745-й),  памятник к торжествам «отреставрировали», а точнее перестроили, полностью изменив первоначальный вид. Вполне вероятно, что памятник просто построили «с нуля» на новом месте, т.к. трасса Симферопольского шоссе была изменена, а старый фонтан был или разрушен ещё до войны, или попросту заброшен. Фонтана (водотока) на новом памятнике уже не было, хотя урну для воды оставили. В целом всё архитектурное оформление памятника было неудачным, и барельефный портрет имел весьма отдалённое сходство с полководцем, и на мемориальных досках опять были допущены существенные ошибки: Кутузов назван полковником, а про его участие в бою сказано, что он «… со знаменем в руках ворвался в дер.Кутузовку (!!! - т.е. уже тогда называвшуюся его именем?) (Шумы)…», и это всё, надо думать он совершил с простреленной головой. 

Нынешний свой вид Кутузовский фонтан приобрёл в 1959 году, когда при строительстве троллейбусной трассы был сооружён и новый фонтанный комплекс, посвящённый Кутузову. Правда его расположение на оживлённом современном  симферопольском шоссе  ничего общего не имеет с тем местом, где действительно был ранен Кутузов. 

После ранения Кутузова Якоби назначил командиром батальона секунд-майора Буйносова, и вместе они продолжал вести гренадеров вперёд. Выбывших из строя офицеров генерал-майор заменил людьми из других частей. Прапорщика Хомякова, исполнявшего обязанности дивизионного квартермистра, определил вместо раненого командира плутонга в первый фас каре, и до конца сражения он возглавлял гренадеров этого подразделения. Поручик Селенгинского пехотного полка Юшков «самоохотно в командование плутонг испросил» и отличился в сражении. С распоряжениями и поручениями, кроме адъютанта Тибекина, который «повсюду ездил с приказаниями, будучи вдаваем крайней опасности», отправлялся ещё и вахмистр Молдавского гусарского полка Николай Рачковский. 

Перед третьим рвом, оказавшимся на пути батальона, был ранен уже и сам генерал Якоби. Ему повезло — это была только контузия, пуля не проникла в мягкие ткани. Вывод из строя высшего командного состава, да к тому же потеря командира и ещё трёх обер-офицеров могло плачевно сказаться на исходе сражения, но генерал-майор остался в строю, объясняя впоследствии: «Как через оную [рану], по счастию, силы мои не совсем изнемогли, то я ещё и мог подать гранодерам вид моего здоровья, переправляяся вместе с ними и чрез последний ров, пособием находившегося при мне господина секунд-майора Буйносова». 

Как только перебрались через последний ров, Якоби приказал гренадерам «оставлять ружейную пальбу, поелику продолжение оной причинило б больше урону нам, нежели неприятелю, в рассуждении сидения его за каменною линиею… Вместо стрельбы из ружей велел им приударить его [неприятеля] в штыки». Все вдруг закричали «Ура!» и с воодушевлением стремительно бросились в атаку. Порыв гренадеров Московского легиона не остановил ни огонь турок, ни каменная стена укрепления. Преодолевая сопротивление неприятеля, пытавшегося холодным оружием и даже камнями остановить атакующих, русские солдаты ворвались в ретраншемент. В гуще сражающихся были и офицеры гренадерского батальона, «в самом жару» продолжал командовать первым фасом каре майор Буйносов; командиры рот, капитаны Одрерштрал, Потёмкин и Кучугов, «довольно против прочих» офицеров отличились в бою, также как и адъютант Ушаков, подпоручик Лавцов, прапорщики Орловский и князь Гагарин. В ходе ожесточённой рукопашной схватки были ранены капитан Потёмкин и прапорщик Орловский, но, несмотря на потери, гренадеры теснили турок и захватили одно знамя. «И сколь неприятель не супротивлялся по его гораздо превосходнейшему числу, но не мог, однако, долго противустоять оным» и, не выдержав русского штыкового боя, обратился в бегство.

Между тем полковник Либгольт тоже выстроил мушкетёров Московского легиона и Тамбовского полка в каре и начал атаку второй батареи турок. Перед этим он отрядил от своей команды 200 мушкетёров и 100 спешенных казаков во главе с майором Тамбовского полка Преториусом «для отрезания неприятелю путь в деревню Демерджи». 

Каре Либгольта, преодолевая мощный орудийный и ружейный огонь,  несмотря на потери, в частности был ранен подпоручик Пётр Девяткин, также действовало вполне успешно, продвигаясь к позиции неприятеля. Атака облегчалась тем, что турки большую часть людей перебросили со своего правого фланга на левый  для отражения  наступления Якоби.  

А когда находившиеся на второй батарее, увидели обратившихся в бегство защитников ретраншемента, они тоже не стали упорствовать в отстаивании своих позиций,  бросили две пушки и с громкими криками стремглав понеслись догонять соратников, устремившихся к Алуште — своей главной позиции. Секунд-майор Шипилов с мушкетёрами 2-го батальона Московского легиона, преодолев глубокий овраг и взобравшись на почти неприступную высоту,  занял батарею, почти не испытав сопротивления.  Либгольт подкрепил его остальными частями своей команды, и все ринулись вдогонку за врагом.

Тем временем на левом фланге отряда Мусина-Пушкина майор Преториус атаковал деревню Демерджи, куда с разных сторон стекалось огромное количество отступавших турок. Спешенные казаки и мушкетёры ворвались в селение, положили на месте сопротивлявшихся, а остальных выбили и погнали по дороге к Алуште. Таким образом, угроза удара во фланг и тыл российского отряда была ликвидирована, и войска Мусина–Пушкина могли спокойно продолжать преследование. 

На правом фланге, преодолев самое ожесточённое противодействие неприятеля, гренадеры Московского легиона больше всех усердствовали в погоне. Невзирая на крутизну горных склонов, они неотступно теснили турок, мчавшихся в Шумы, поражая их на всём пути штыками, а ворвавшись на плечах беглецов в эту татарскую деревню, перекололи их множество. Часть засела в домах, завалив двери. На что они надеялись — непонятно, но отбивались ожесточённо до конца. Человек 25 заперлась в одном из  жилищ,  обнаруженные командой гренадеров во главе с подпоручиком Швейковским, прапорщиком Масловым и сержантами Александром Аргамаковым и Высоцким, начали отстреливаться и отказались сдаваться. Недолго думая, гренадёры подожгли их деревянное убежище, вспыхнувшее словно спичка. Забаррикадировавшиеся так и не смогли выбраться оттуда и сгорели живьём. После этого русские солдаты уже не церемонились и сжигали упорствующих. Впрочем, и наши неприятели не отличались «излишним милосердием», и тогда и многие годы спустя крымские татары при каждом удобном случае совершали ужасающие зверства по отношению к русским воинам.  Чего только стоит резня, учинённая  над беззащитными членами нашей дипломатической миссии в Бахчисарае и факты  из современной истории, когда в 1942-м году во время оккупации Крыма местное население сжигало живьём красноармейцев.

Поражённые ужасной картиной, турки бросились из деревни вниз по дороге в сторону Алушты, уже не помышляя ни о каком сопротивлении. Гренадеры, изнемогая от жары и усталости, продолжали этот марафон. Неоценимую помощь оказали вездесущие донские казаки. Небольшая команда (основная часть была отправлена для разведки гор и ущелий Шумской позиции), оставшаяся в распоряжении есаула Орлова, преодолев все местные препятствия, вышла, наконец, на алуштинскую дорогу и помчалась за бегущими в страхе турками. Немало их полегло под ударами казачьих пик и сабель, настигнутых в самых труднодоступных местах, где они пытались укрыться, — в расщелинах скал, на крутых склонах гор, в зарослях. Орлов везде, «где только можно было ему пробраться не только сам, но и казаков своих всегда понуждал на истребление неприятеля». Сколько их покололи и порубили неизвестно, но в плен взяли всего двух, очевидно более знатных, — байрактара (знаменосца) Ахмета и янычара Бекира Мегметова.

Долгоруков в реляции оценивал потери турок более чем в 300 человек, именно столько тел осталось лежать на основной позиции при Шумах, а во время бегства «числа побитого неприятеля, наверное, знать не можно, поелику и в пропастях и между каменьями по повержены тела их». Кроме двух упомянутых выше человек, взятых казаками в плен, был захвачен ещё один, а также 4 пушки и несколько знамён.

Российские войска потеряли убитыми 32 человека рядовых и унтер-офицеров, ранение получили 163 нижних чина и несколько офицеров, среди них генерал-майор Якоби, подполковник Кутузов, капитаны Николай Потёмкин, Алексей Кучугов, Николай Смородин, подпоручики Пётр Девяткин, Завалишин, прапорщик Орловский.

После взятия турецких укреплений и деревни Шумы войска прошли ещё несколько вёрст Алуштинской долиной по направлению к морю и остановились на короткий отдых. В этот же день Мусин-Пушкин попытался приблизиться к главной турецкой позиции, но был остановлен ещё на подступах к лагерю. Многочисленная артиллерия семи неприятельских батарей издалека начала обстрел показавшихся передовых частей отряда Мусина-Пушкина, а из лесных массивов выдвинулись несметные толпы турецкой пехоты и открыли ружейный огонь, собирались охватить российские войска. Численное превосходство неприятеля было подавляющим. Об этом можно было судить и по обширности разбитого вокруг Алушты лагеря и по возведённым укреплениям. Генерал-майор Якоби счёл неразумным в сложившейся обстановке принимать сражение и приказал майору Ростовского карабинерного полка Мейндорфу, который командовал тогда гренадерским батальоном, шедшим в авангарде всего отряда, отступать, прикрывая остальные российские войска. Под аккомпанемент турецкой орудийной и ружейной канонады Мейндорф блестяще управлял батальоном, «вёл ретираду тихо и порядочно, подавая гренадерам пример храбрости». 

Турки, вероятно, недолго преследовали отряд, и он спокойно достиг Шумской позиции 

Главнокомандующий очевидно, в это время был чрезвычайно обеспокоен судьбой своего тяжёлого обоза, который ему пришлось оставить перед маршем в горы под охраной всего лишь небольшого отряда. Долгоруков  постоянно получал сообщения, что взбунтовавшиеся татары производят нападения во многих местах на российские войска, в том числе и на его драгоценный обоз, к которому якобы устремился с большим войском сам крымский хан. Князь выслал к обозу 6 кавалерийских эскадронов и приказал графу Мусину-Пушкину, находившемуся уже в 24 верстах от его лагеря в Янисале немедленно отступить от укреплённой позиции турецкого десанта. 

Затем Мусин-Пушкин должен был согласно приказу продолжить отступление и, соединившись с Долгоруковым двигаться по дороге на Ак-мечеть к Салгирскому ретраншементу. Долгоруков же, предвидя «кровопролитные струи», которые должны были, по его мнению, «вскорости потечь везде» готовился уже выступить из Сарабуза и  намеревался отходить и дальше, непосредственно к Перекопу, хотя никакой насущной необходимости в этом не было. Российские войска повсюду успешно отбивали нападения татар, в частности горячо оберегаемый Долгоруковым обоз был освобождён от татарской блокады всего лишь четырьмя эскадронами Бахмутского гусарского полка и двумя эскадронами Борисоглебских драгун, которые легко разогнали многотысячные толпы крымского хана.

Перед самым началом отступления в российский лагерь прибыли два турецких посланника с известием о заключении мира в Кучук-Кайнарджи. Долгоруковву сильно повезло, т.к. чем бы для него обернулось его поспешное бегство из Крыма, никто не может сказать. Ему и так припомнили все мелкие неудачи российских войск и не простили того, что он не смог предотвратить высадку турок в Крыму и спровоцированный этим татарский мятеж. По окончании турецкой войны Екатерина 2 так и не присвоила ему звание фельдмаршала, ограничившись только почётным титулом Крымский. Эта негласная опала предопределила и скорую отставку Долгорукова.

Генерал-майор Якоби (или Якобий, как тогда его ещё часто называли) Иван Варфоломеевич был награждён 26 ноября 1775 года орденом Св. Георгия 3-й степени со следующим описанием совершённого подвига. «В турецкую войну во время атакования неприятельских войск, сделавших в 1774 году при Алуште десант на Крымские берега, предводя тогда составленной из гренадер каре против правой стороны неприятельского ретраншемента, где самое сильное сопротивление было, штыками отворил себе дорогу, преодолел и опрокинул неприятеля и овладел ретраншементом с пушками, где получил контузию». 

Бой при Шумах не имел значительных последствий, и уж тем более не привёл к уничтожению всего турецкого десанта, как любят до сир пор писать в псевдоисторической литературе. Мало того, в неуёмном патриотическом рвении решающую роль в этом «мифическом» разгроме приписывают, разумеется, Кутузову. Такая «народная» любовь к Михаилу Илларионовичу похвальна, но надо знать и меру. 

Это событие, как, впрочем, и ход всей операции в Крыму, в деталях остаётся ещё очень туманным. Приходится только сожалеть, что до сих пор в тех местах не проводились масштабные археологические изыскания, а ведь теперь только они и могут помочь восстановить реальную картину, проследить маршруты передвижения войск, обнаружить их стоянки, захоронения погибших, позиции артиллерии и места расположения турецких батарей, установить вклад исторических личностей в это дело. Иначе, пожалуй, не удастся пролить свет на события, произошедшие в столь далёко отстоящие от нас дни.